Въ большой свѣтлой каютѣ, служившей пріемной и столовой, съ проходившей посрединѣ бизань-мачтой, съ балкономъ вокругъ кормы, и убранной хорошо, но далеко безъ кричащей роскоши адмиральскихъ каютъ на современныхъ судахъ, адмирала встрѣтилъ вѣстовой, носящій странную фамилію Суслика, пожилой, рябоватый и серьезный матросъ, съ мѣдной серьгой въ оттопыренномъ ухѣ, въ матросской форменной рубахѣ и босой.
Жилъ онъ безотлучно вѣстовымъ у Воротынцева лѣтъ пятнадцать. Но денегъ у Сусликова не было, и онъ не пользовался своимъ положеніемъ адмиральскаго любимца вѣстового и пьянствовалъ на берегу съ матросами, а съ «баковыми аристократами» не водилъ компаніи.
— Снасть съ меня убрать и трубку, Сусликъ! — не говорилъ, а кричалъ адмиралъ по привычкѣ моряковъ, командовавшихъ на палубѣ.
И онъ нетерпѣливо разстегнулъ и сбросилъ сюртукъ, пойманный на-лету вѣстовымъ, снялъ орденъ и размоталъ шейный черный платокъ.
Въ минуту Сусликъ снялъ съ большихъ ногъ адмирала сапоги, подалъ мягкіе башмаки и старенькій люстриновый «походный» сюртукъ съ золотыми «кондриками» для эполетъ. И тотчасъ же принесъ длинный чубукъ съ янтаремъ, подалъ адмиралу и приложилъ горящій фитиль къ трубкѣ.
— Ловко... Отлично! — произнесъ адмиралъ сквозь бѣлые, крѣпкіе, всѣ до одного зубы, закуривая трубку.
Онъ почувствовалъ себя «дома», въ каютѣ, безъ «снасти» удовлетворенно довольнымъ и, развалившись съ протянутыми ногами въ большомъ плетеномъ креслѣ
