ничныя, кухарки и матросскія жены бывали неравнодушны къ красавцу-матросу. И рады были, если онъ обращалъ на нихъ вниманіе. Но отбить полюбовницу отъ самого экипажнаго — это представлялось Егоркѣ чѣмъ-то особенно блестящимъ и смѣлымъ. И чѣмъ менѣе способенъ былъ онъ самъ на такую «отчаянность», тѣмъ сильнѣе восхищался, втайнѣ завидуя ей.
— А ты думалъ, струсилъ? Небойсь, изъ-за Нюшки я бы и чорта не испугался, а не то что экипажнаго командира. Сдѣлай, братецъ, одолженіе! А увидалъ я ее поздней осенью, какъ теперь помню, въ октябрѣ мѣсяцѣ. Назначили меня ординарцемъ къ Ухватову на 13-е число. Ребята, кои раньше ординарцами ходили, предупреждали: «Не пяль, молъ, глазъ на экономку, ежели увидишь, и не отвѣчай ей, ежели что спроситъ, а то экипажный, коли замѣтитъ или узнаетъ черезъ старую куфарку — это въ родѣ вѣдьмы была приставлена — изобьетъ тебя въ лучшемъ видѣ за то, и велитъ отшлифовать — придерется за что-нибудь! Были, молъ, такія дѣла». «Ладно, — говорю. — Что мнѣ пялить глаза на Ухватовскую полюбовницу. Бабъ что-ли мало про нашего брата!» Явился въ восемь утра къ ему на квартиру — онъ въ офицерскихъ хлигеляхъ жилъ — и дежурю въ передней. Этакъ въ десятомъ часу вышелъ изъ кабинета. Евойный вѣстовой подалъ ему пальто — въ экипажъ идти. Посмотрѣлъ это Ухватовъ на меня пронзительно такъ и сказалъ: «Съ мѣста, такой-сякой, никуда не отлучаться, а не то... запорю. Понялъ?» —
«Понялъ, вашескобродіе». — «Хорошо понялъ?» — «Точно такъ, вашескобродіе! И опять смотритъ на меня, разглядываетъ, точно никогда не видалъ. И вижу, глаза злые-презлые. Ушелъ и, уходя, опять на меня обернулся
