меня!» Ну тутъ я осатанѣлъ; избилъ Нюшку... Не шути, молъ, такъ. Избилъ, а потомъ жалко стало. Прощенія прошу, а она зубы скалитъ. «Никого, говоритъ, не любила, такъ, какъ тебя. И докажу!» говоритъ... И доказала, потому — форменная баба была... Послѣ праздниковъ прибѣжала въ казармы. «Пойдемъ, говоритъ, — я на вольной квартирѣ живу. Ушла я отъ борова. Не могу больше его выносить. Стану, говоритъ, но швейной части заниматься...» И вечеромъ обсказала мнѣ, какъ Ухватовъ капиталомъ ее соблазнялъ, какъ въ ногахъ валялся: «Не уходи, молъ, Аннушка. Люби меня!» А Нюшка все отвергла... Вотъ, братцы, какая она была... Небойсь, такой другой нѣтъ! Вѣрно ли я говорю?
— На рѣдкость баба! — проговорилъ Егорка.
— Привязчивая! — вымолвилъ Антоновъ.
— А экипажный послѣ того, что съ тобой сдѣлалъ? — спросилъ Егорка.
— А подъ Новый годъ приказалъ отодрать меня до безчувствія, за отлучку изъ казармы. Вотъ что онъ сдѣлалъ. Недѣлю послѣ въ госпиталѣ отлеживался. Нюшка приходила... жалѣла... И пропасть бы мнѣ, братцы, вовсе изъ-за Ухватова, да Богъ спасъ. Въ самый Новый годъ произвели его въ адмиралы и послали въ Средиземное море, начальника эскадры смѣнять. Въ скорости онъ и уѣхалъ... И отдышка мнѣ вышла... И сталъ я, братцы, счастливымъ человѣкомъ... Во всей любовной покорности была Нюшка... Такъ годъ мы съ ей прожили... И былъ я ей самый вѣрный человѣкъ...
Дымновъ примолкъ и задумался.
— Какъ же ты ушелъ отъ Нюшки въ дальнюю?
