тоже могутъ сопровождаться разрушеніемъ изветшалаго, примитивно-сооруженнаго семейнаго очага, но для того лишь, чтобы на его развалинахъ соорудить новый, болѣе отвѣчающій требованіямъ блага и свободы личности.
Говорятъ, что русское общество переживаетъ въ данный историческій моментъ такую именно эпоху. Можетъ быть… Во всякомъ случаѣ, за аргументъ этотъ охотно хватается каждый любящій родину наблюдатель, чтобы найти какое ни на есть оправданіе безотрадной картины того широкаго, повсемѣстнаго семейнаго разброда, который нерѣдко съ безстыдной разнузданностью, на скандалъ всей улицы, даетъ знать о себѣ повсюду—отъ курной избы патріархальнаго «мужика» до пышныхъ чертоговъ родовитаго, блистательнаго вельможи.
Не подлежитъ сомнѣнію, что старыя скрѣпы семьи, державшіяся главнымъ образомъ на крутомъ подчиненіи женщины, у насъ подорваны и расшатаны не только въ интеллигентномъ обществѣ, но и въ крестьянской средѣ—въ деревнѣ. Женская «эмансипація» у насъ—вовсе не выдумка «либераловъ», а несомнѣнный реальный запросъ жизни, естественнымъ порядкомъ возникшій изъ общаго освободительнаго движенія преобразовательной эпохи. Потребность въ бо̀льшей свободѣ, въ бо̀льшей индивидуальной самостоятельности въ семьѣ, чувствуется живо не только интеллигентной барыней, но и простой деревенской бабой, и не подозрѣвающей о существованіи «женскаго вопроса». Потребность эта, не находя пока нормальнаго исхода, а—напротивъ—встрѣчая грубое противодѣйствіе, съ одной стороны, въ закоренѣломъ навыкѣ мужчины къ семейному деспотизму, къ порабощенію женщины, и съ другой,—въ отсталыхъ, суровыхъ и исключительныхъ законахъ о бракѣ, санкціонирующихъ мужской деспотизмъ,—ищетъ себѣ удовлетворенія въ произвольныхъ и часто порочныхъ нарушеніяхъ семейнаго начала и его святости. Неудовлетворенная потребность создаетъ протестъ, выражающійся въ такихъ случаяхъ дико, разнузданно и уродливо. Вотъ одна изъ существенныхъ причинъ современнаго упадка нашей семьи, говоря вообще.
Кромѣ этой и другихъ общихъ причинъ, Петербургъ соединилъ въ себѣ много чисто-мѣстныхъ, специфическихъ условій, неблагопріятныхъ и просто разрушительныхъ для развитія и процвѣтанія
тоже могут сопровождаться разрушением изветшалого, примитивно сооруженного семейного очага, но для того лишь, чтобы на его развалинах соорудить новый, более отвечающий требованиям блага и свободы личности.
Говорят, что русское общество переживает в данный исторический момент такую именно эпоху. Может быть… Во всяком случае, за аргумент этот охотно хватается каждый любящий родину наблюдатель, чтобы найти какое ни на есть оправдание безотрадной картины того широкого, повсеместного семейного разброда, который нередко с бесстыдной разнузданностью, на скандал всей улицы, дает знать о себе повсюду — от курной избы патриархального «мужика» до пышных чертогов родовитого, блистательного вельможи.
Не подлежит сомнению, что старые скрепы семьи, державшиеся главным образом на крутом подчинении женщины, у нас подорваны и расшатаны не только в интеллигентном обществе, но и в крестьянской среде — в деревне. Женская «эмансипация» у нас — вовсе не выдумка «либералов», а несомненный реальный запрос жизни, естественным порядком возникший из общего освободительного движения преобразовательной эпохи. Потребность в большей свободе, в большей индивидуальной самостоятельности в семье, чувствуется живо не только интеллигентной барыней, но и простой деревенской бабой, и не подозревающей о существовании «женского вопроса». Потребность эта, не находя пока нормального исхода, а — напротив — встречая грубое противодействие, с одной стороны, в закоренелом навыке мужчины к семейному деспотизму, к порабощению женщины, и с другой, — в отсталых, суровых и исключительных законах о браке, санкционирующих мужской деспотизм, — ищет себе удовлетворения в произвольных и часто порочных нарушениях семейного начала и его святости. Неудовлетворенная потребность создает протест, выражающийся в таких случаях дико, разнузданно и уродливо. Вот одна из существенных причин современного упадка нашей семьи, говоря вообще.
Кроме этой и других общих причин, Петербург соединил в себе много чисто местных, специфических условий, неблагоприятных и просто разрушительных для развития и процветания
