доставляетъ наибольшую частную цифру въ нашемъ итогѣ, а, съ другой—не оставляетъ никакихъ сомнѣній на счетъ значенія и смысла входящихъ въ нее данныхъ.
Арестъ и «задержаніе» представляются слишкомъ тяжкимъ, позорящимъ личность человѣческую, лишеніемъ въ правовомъ отношеніи, чтобы при видѣ ихъ и сознаніи ихъ правоты, въ насъ не сложилось глубокое предубѣжденіе противъ подвергающихся имъ людей, какъ противъ несомнѣнно вредныхъ, завѣдомо порочныхъ, если не преступныхъ членовъ общества. Такое предубѣжденіе, въ самомъ дѣлѣ, существуетъ и раздѣляется всѣми представителями такъ называемаго «культурнаго», интеллигентнаго общества, въ глазахъ котораго простой полицейскій арестъ и помѣщеніе въ «кутузку» глубоко постыдны и тягостны. Оттого, чѣмъ культурнѣе общество или данный слой его, тѣмъ менѣе выдѣляютъ они изъ своей среды фактовъ лишенія свободы, кліентовъ тюремъ и полицейскихъ домовъ. Это подкрѣпляетъ и сравнительная статистика, дающая весьма любопытныя, въ этомъ отношеніи, сопоставленія. Напр., въ то время, какъ въ Парижѣ одинъ простой полицейскій арестъ приходится на 54 жителя, въ Петербургѣ полиція арестуетъ (не считая тюремныхъ и политическихъ заарестованій) одного изъ пяти жителей, т. е., слишкомъ въ десять разъ больше. Изъ этого отношенія, разумѣется, никакъ нельзя еще заключить, чтобы Парижъ ровно въ столько же разъ былъ благонравнѣе и добродѣтельнѣе Петербурга; но несомнѣнно одно, что онъ, относительно даннаго пункта, культурнѣе нашей столицы, приблизительно, въ десять, а можетъ и въ большее число разъ. И не только самое парижское населеніе сравнительно выше, въ этомъ отношеніи, петербургскаго, но несомнѣнно, что въ равной степени и парижская полиція культурнѣе петербургской. Культурность въ этомъ случаѣ опредѣляется развитіемъ уваженія къ личности и ея правамъ вообще, къ законности, регулирующей поступки людей—ихъ «поведеніе», по отношенію какъ къ самимъ себѣ, такъ и къ ближнимъ. Вотъ это-то важнѣйшее условіе гражданственности у насъ пока развито въ крайне слабой степени какъ въ массѣ населенія, такъ и въ средѣ блюдущей ея нравы полиціи!
Вслѣдствіе неуваженія къ личности, если она не ограждена болѣе или менѣе высокимъ общественнымъ или служебнымъ положеніемъ, если она не титулована «благородіемъ» или «высокородіемъ», у насъ лишеніе свободы ничего не значитъ и, по отношенію къ
доставляет наибольшую частную цифру в нашем итоге, а, с другой — не оставляет никаких сомнений насчет значения и смысла входящих в неё данных.
Арест и «задержание» представляются слишком тяжким, позорящим личность человеческую, лишением в правовом отношении, чтобы при виде их и сознании их правоты, в нас не сложилось глубокое предубеждение против подвергающихся им людей, как против несомненно вредных, заведомо порочных, если не преступных членов общества. Такое предубеждение, в самом деле, существует и разделяется всеми представителями так называемого «культурного», интеллигентного общества, в глазах которого простой полицейский арест и помещение в «кутузку» глубоко постыдны и тягостны. Оттого, чем культурнее общество или данный слой его, тем менее выделяют они из своей среды фактов лишения свободы, клиентов тюрем и полицейских домов. Это подкрепляет и сравнительная статистика, дающая весьма любопытные, в этом отношении, сопоставления. Напр., в то время, как в Париже один простой полицейский арест приходится на 54 жителя, в Петербурге полиция арестует (не считая тюремных и политических заарестований) одного из пяти жителей, т. е., с лишком в десять раз больше. Из этого отношения, разумеется, никак нельзя еще заключить, чтобы Париж ровно в столько же раз был благонравнее и добродетельнее Петербурга; но несомненно одно, что он, относительно данного пункта, культурнее нашей столицы, приблизительно, в десять, а может и в большее число раз. И не только самое парижское население сравнительно выше, в этом отношении, петербургского, но несомненно, что в равной степени и парижская полиция культурнее петербургской. Культурность в этом случае определяется развитием уважения к личности и её правам вообще, к законности, регулирующей поступки людей — их «поведение», по отношению как к самим себе, так и к ближним. Вот это-то важнейшее условие гражданственности у нас пока развито в крайне слабой степени как в массе населения, так и в среде блюдущей её нравы полиции!
Вследствие неуважения к личности, если она не ограждена более или менее высоким общественным или служебным положением, если она не титулована «благородием» или «высокородием», у нас лишение свободы ничего не значит и, по отношению к
