блямъ. Нѣтъ никакой возможности остановить бѣгущихъ и вернуть въ собраніи порядокъ. Среди шума и мятежа воиновъ, непослушныхъ главному вождю, слова, которыя поэтъ вложилъ въ уста Одиссею, звучатъ почти безнадежнымъ резонерствомъ:
Мы, аргивяне, не всѣ, полагаю, здѣсь царствовать будемъ
Не хорошо многовластье. Единый да будетъ властитель,
Царь единый, которому Кроноса хитраго сыномъ
Скипетръ данъ и законы затѣмъ, чтобъ царилъ надо всѣми.[1]
Проповѣдь монархизма происходитъ въ очень неподходящей обстановкѣ; а къ тому же вслѣдъ за словами Одиссея начинаются ѣдкія и бранныя рѣчи Ѳерсита, нападающаго на жадность и своекорыстіе вождей. Въ концѣ-концовъ порядокъ возстановляетъ не верховный вождь, а сеньеры; тотъ же самый нетактичный политическій резонеръ, Одиссей, прибѣгаетъ къ другимъ аргументамъ, начавши энергически дѣйствовать скипетромъ по спинамъ. Агамемнонъ молчитъ, грозныя рѣчи произносятъ второстепенные вожди; они же воодушевляютъ войско къ приступу на Трою, а Несторъ, напомнивъ воинамъ клятвы и обязательства, принятыя ими передъ походомъ, обращается тутъ же съ поученіемъ къ Агамемнону: «ты же, о царь, будь и самъ благомысленъ и слушай другого»[2]. Наставленія звучать сурово, какъ будто старикъ хочетъ сказать, что обѣ стороны провинились. Приведенное мѣсто интересно еще въ одномъ отношеніи. Напоминаніе о «единомъ неограниченномъ властителѣ» не только не умѣстно въ данномъ случаѣ, но оно и вообще неожиданно въ обстановкѣ, изображаемой Гомеромъ. Къ тому же «единый властитель» выражено необычнымъ терминомъ κοίρανος. Едва ли мы ошибемся, если признаемъ въ странной идеализаціи монархіи вліяніе идеи восточнаго самодержавія. Приходится заключить, что гомеровская среда была подъ какимъ-то воздѣйствіемъ авторитета большого азіатскаго царя, будь это ассирійскій, или хетитскій, или индійскій властитель. Повидимому, само слово κοίρανος — чуждое, азіатское слово: оно похоже на κάρανος, титулъ, присвоенный въ концѣ V вѣка до Р. Х. принцу царскаго дома, Киру, въ качествѣ верховнаго главнокомандующаго всѣхъ малоазійскихъ военныхъ силъ.
Очень характерно у Гомера приведенное выше выраженіе βασιλεύτατος. Этимъ терминомъ въ видѣ превосходной степени отъ βασιλεὺς приходится обозначать главнаго вождя, потому что всякій сеньеръ уже считаетъ себя басилеемъ. Въ Иліадѣ Несторъ называетъ Агамемнона царемъ царей. Въ Одиссеѣ Алкиной, находящійся въ подобномъ же положеніи среди другихъ феакійскихъ вождей, выражается такъ: «двѣнадцать славныхъ владыкъ-басилеевъ правятъ надъ народомъ; я же тринадцатый». Это — настоящій primus inter pares[3], король-сюзеренъ среди сеньеровъ-пэровъ средневѣковья.
Совѣтъ старѣйшинъ и народное собраніе. Царь далекъ отъ того, чтобы предпринимать единоличныя рѣшенія, а окружающіе его второстепенные вожди совсѣмъ не похожи на чиновниковъ. Всѣ важныя рѣшеніи принимаются послѣ обсужденія: въ поэмахъ упоминается ближайшій совѣтъ басилея, βουλὴ, и общее собраніе, ὰγορὴ; иногда они соединяются вмѣстѣ. Совѣтники часто сходятся въ домъ басилея или на войнѣ въ его палатку, при чемъ совѣщаніе соединяется съ трапезой. Тѣсная связь совѣтниковъ съ басилеемъ особенно иллюстрируется однимъ мѣстомъ Одиссеи[4]: въ передней палатѣ дворца стоятъ столы, уставленные кубками для сотрапезниковъ царя, которые постоянно работаютъ съ нимъ (άμφιπίνοντο) и ходятъ съ нимъ на общее совѣщаніе (θῶκος) и въ собраніе народа (δήμου φήμις).
Булэ — старое учрежденіе; это — древній совѣтъ старѣйшинъ. Совѣтники царя постоянно зовутся γέροντες βουλευταί. Есть такія соединенія, какъ γερούσιος οίνος[5], вино, выпиваемое старѣйшинами. Еще любопытнѣе γερούσιος δρκος[6] — особая присяга, принимаемая старѣйшинами, во имя всего народа. Она упоминается въ слѣдующей комбинаціи: Гекторъ предлагаетъ выплатить грекамъ выкупъ, чтобы они отступили отъ Трои; съ этой цѣлью должно обложить податью весь троянскій народъ, а въ видѣ гарантіи, что обязательство будетъ исполнено, подвести къ присягѣ стариковъ. Особенно характерно то названіе, которое члены совѣта носятъ у троянцевъ; здѣсь они — δημογέροντες, народные старѣйшины. Въ одномъ мѣстѣ Иліады опредѣленно сказано, что въ совѣтѣ сидятъ люди преклоннаго возраста, вышедшіе за предѣлъ военной годности. Въ позднѣйшей Греціи есть только одна община, гдѣ сохранился совѣтъ стариковъ, именно Спарта, но этотъ единственный случай крайне характеренъ: Спарта была чрезвычайно консервативна; во многихъ отношеніяхъ она представляетъ настоящій музей соціальныхъ и политическихъ древностей.
Но въ подвижномъ быту воинственныхъ дружинъ учрежденіе это сильно видоизмѣнилось. Совѣтники царя продолжаютъ называться γέροντες ὰριστήες; ихъ семь человѣкъ при Агамемнонѣ, но среди нихъ только одинъ настоящій старикъ, Несторъ, остальные — герои битвъ, люди среднихъ лѣтъ или совсѣмъ молодые[7]. Эти сильнѣйшіе и вліятельнѣйшіе люди имѣютъ мало общаго со старыми родовыми и племенными группировками; они — вожди (ήγήτορες ήδί ήέδοντες) очень пестраго состава смѣльчаковъ, искателей приключеній, воспитанныхъ при военныхъ дворахъ оруженосцевъ. При такой перестройкѣ общественныхъ отношеній
