людей, но «лучшіе», т.‑е. вожди, непосредственно и по преимуществу родились отъ Зевса, или, по крайней мѣрѣ, какъ выражается эпосъ, «вскормлены» имъ.
Въ связи съ мыслью о высокомъ рожденіи создается понятіе объ особой семейной или родственной чести. Когда (въ послѣдней сценѣ Одиссеи) разъяренные сторонники и родственники убитыхъ жениховъ идутъ грозно съ толпой народа противъ дворца, Одиссей возбуждаетъ своего сына Телемаха къ бою напоминаніемъ о знаменитомъ родѣ отцовъ (πατέρων γένος), прославившихся на всю землю силой и храбростью; младшій потомокъ долженъ показать себя достойнымъ предковъ, не посрамить фамиліи. Поэтъ увлекается тѣмъ же мотивомъ дальше и хочетъ изобразить, какъ крѣпко всѣ старшіе и младшіе члены семьи стоятъ заодно и оберегаютъ свое имя и свое прошлое, но впадаетъ въ крайность. Онъ выводитъ на первый планъ битвы Лаерта, стараго отца Одиссеева, умиленнаго соревнованіемъ сына и внука, забывши, что, по предыдущему изображенію, тотъ едва волочилъ ноги; воодушевленный родственной идеей, Лаертъ бросаетъ копье въ вождя возставшихъ. Аѳина направляетъ ударъ, который рѣшаетъ дѣло: народъ, увидѣвъ гибель вождя, бѣжитъ[1]. Эта сцена, неудачная и почти смѣшная, заканчиваетъ поэму; она, однако, не случайна и очень характерна. Авторъ поэмы, сочувствующій аристократіи, хочетъ сказать этой картиной: вотъ какъ одолѣваютъ безформенную массу народа гордость и единеніе благородной семьи.
Политическій строй героическаго вѣка. Власть царя. Каждая община, племя или вообще самостоятельная группа имѣетъ во главѣ своей царя (βασιλεὺς). Поэтъ называетъ царя «отцомъ, пастыремъ народа», часто прибавляя: «народъ слушается его (царя), какъ бога»[2]. Или есть такое выраженіе: «жизнь и сила народа (феаковъ) держится царемъ»[3]. Эти формулы и эпитеты производятъ впечатлѣніе чего-то стариннаго, священно-традиціоннаго; они какъ будто составляютъ отзвукъ теоріи божественнаго происхожденія власти. Титулъ βασιλεὺς также, повидимому, указываетъ на патріархальный характеръ власти: то же имя носить одинъ изъ трехъ архонтовъ, т.‑е. старинныхъ высшихъ сановниковъ въ Аѳинахъ, и такъ же называются старѣйшины древнихъ филъ, племенныхъ союзовъ Аттики (филобасилеи). Традиціонный титулъ переходитъ на вождей, стоящихъ во главѣ дружинъ, на героевъ, ведущихъ по морю завоевательныя эскадры или совершающихъ опустошительные набѣги. Но ихъ авторитетъ совершенно иного характера. Какъ уже было показано, онъ опирается на личныя связи, на военную удачу и предводительскія качества герои. Поэтому о священномъ ореолѣ военныхъ вождей не приходится говорить. Спрашивается, что власть басилеевъ военныхъ сильнѣе или, напротивъ, слабѣе, чѣмъ правителей съ традиціоннымъ авторитетомъ на родинѣ? На этотъ вопросъ нельзя дать простой отвѣтъ.
Своихъ непосредственныхъ военныхъ слугъ и дружинниковъ отдѣльные вожди держатъ въ строгой дисциплинѣ. Экипажъ Одиссея, т.‑е. воители, бывшіе съ нимъ подъ Троей, нигдѣ не выказали ему неповиновенія. Напротивъ, на родинѣ, гдѣ онъ — наслѣдственный традиціонный правитель, его никто не хочетъ признавать; поднимается общее возстаніе; приходится опять добывать власть силой. Съ другой стороны, общее верховное командованіе на войнѣ, представленное подъ Троей Агамемнономъ, оказывается довольно слабымъ. Главнаго басилея плохо слушаются, съ нимъ рѣзко препираются; на войнѣ нѣтъ общей команды; битва распадается на схватки отдѣльныхъ дружинъ и ополченій, приведенныхъ разными вождями; въ свободное время отдѣльные герои совершаютъ самостоятельные набѣги. Иногда кажется, что Агамемнонъ — настоящій слабый король феодальнаго времени, окруженный могущественными вассалами и часто встрѣчающій ихъ нежеланіе повиноваться.
Весьма оригиналенъ способъ, которымъ Несторъ, знатокъ всякихъ формъ и традицій, старается обосновать авторитетъ главнаго вожди. Греки только что потерпѣли пораженіе, и вожди озабочены дальнѣйшей судьбой войска, лишеннаго важной помощи Ахилла, который поссорился съ Агамемнономъ. Несторъ вводить обсужденіе въ военномъ совѣтѣ такими словами: «Я распоряжусь разстановкою стражи на ночь (чтобы можно было спокойно собраться на ночной совѣть). А потомъ, ужъ ты, Атридъ, прими начальство; ты вѣдь у насъ главный царь (βασιλύτατος). Устрой трапезу старѣйшинамъ. Это твоя обязанность: у тебя палатки полны вина, которое каждый день подвозятъ тебѣ изъ Ѳракіи; у тебя всякое есть угощеніе: вѣдь ты городами правишь»[4]. Кромѣ этого комплимента царскимъ кладовымъ, Несторъ не приводитъ никакихъ аргументовъ въ пользу авторитета Агамемнона. Онъ говоритъ дальше: «много вождей собери и тому повинуйся, кто лучшій дастъ намъ совѣтъ, потому что ахейцы больше всего нуждаются въ разумномъ мнѣніи».
Еще болѣе характерны сцены второй пѣсни Иліады. Тутъ все какъ будто сходится къ одному впечатлѣнію: главный вождь неловко и неудачно повелъ свою затѣю, обнаружилось полное неповиновеніе войска, разбродъ остановленъ лишь энергіей второстепенныхъ вождей. Агамемнонъ собралъ воиновъ, чтобы двинуть ихъ на рѣшительный приступъ къ Троѣ, но сначала хочетъ испытать настроеніе и дли этого предлагаетъ обратный планъ — ѣхать домой. Всѣ бросаются къ кора-
