сти вывоза въ колоніи, и составляютъ главную или, по крайней мѣрѣ, самую дѣятельную массу поднимающихся горожанъ. Въ героическій вѣкъ именно нѣтъ еще городского общества, хотя есть пункты, въ которыхъ скопилось много людей. Гомеръ говоритъ о нихъ «густонаселенные города»[1]. Но это не то, что мы привыкли называть городами, разумѣя самостоятельныя общины, гдѣ тонъ задаютъ купеческіе и художественно-ремесленные элементы. Гомеровскіе города скорѣе всего большія слободы, выросшія кругомъ замковъ, работающія на сеньеровъ и питающіяся въ значительной мѣрѣ на средства, добытыя войной.
Миѳологія и религія Гомера. Въ гомеровскихъ поэмахъ большую роль играютъ боги. Они не только рѣшаютъ человѣческія судьбы, помогаютъ или вредятъ героямъ, но они выступаютъ лично, по временамъ въ человѣческомъ образѣ, непосредственно сносятся и сталкиваются съ людьми. Ихъ общая жизнь на Олимпѣ изображена очень яркими, вполнѣ человѣческими чертами; въ характеристикѣ отдѣльныхъ боговъ и богинь поэтъ достигаетъ еще большей инидивидуализаціи, чѣмъ въ изображеніи людей.
Долгое время въ наукѣ эти миѳологическіе элементы гомеровскаго творчества принимались за объективныя документальныя данныя греческой религіозной мысли. Гомеръ казался прямымъ источникомъ исторіи религіозныхъ вѣрованій грековъ. Антропоморфизмъ его боговъ и богинь, соединеніе въ нихъ всѣхъ человѣческихъ качествъ и слабостей признавали за характерную черту вообще греческой религіи. Больше того, Гомера считали систематизаторомъ греческихъ вѣрованій, въ его поэмахъ видѣли художественно законченную теологію. Гомеръ создалъ для грековъ Олимпъ, семью боговъ, онъ объединилъ разрозненные культы и миѳы грековъ въ одно цѣлое, далъ грекамъ связный религіозный міръ.
Въ правильности такого взгляда на Гомера можно сомнѣваться. Прежде всего поражаетъ та легкая, иногда ироническая манера, которую позволяетъ себѣ Гомеръ въ обращеніи съ богами. Неужели и эта черта принадлежитъ къ греческимъ вѣрованіямъ и греческой религіозной мысли вообще? Трудно допустить, чтобы вѣрующіе люди могли забавляться такими эпизодами эпоса, какъ любовь Арея и Афродиты, обнаруженная Гефестомъ, и послѣдующее публичное осмѣяніе обманутаго мужа, или ссоры Зевса съ Герою, или взаимная брань боговъ. Затѣмъ можно замѣтить, что сцены, гдѣ фигурируютъ боги, такъ же свободно скомпанованы авторомъ, какъ его разсказъ о приключеніяхъ героевъ; жизнь боговъ, ихъ полеты и столкновенія, ихъ увлеченія и страсти — такой же романъ, какъ все остальное въ эпосѣ.
Значитъ ли это, обратно, что Гомеръ никакого отношенія къ греческой миѳологіи и религіи не имѣетъ? Конечно, нѣтъ. Міръ боговъ не сочиненъ вѣдь Гомеромъ отъ начала до конца; его фантазія исходила отъ извѣстныхъ распространенныхъ мотивовъ; нѣкоторые изъ этихъ мотивовъ были, вѣроятно, литературными заимствованіями изъ вавилонскаго или египетскаго эпоса и вошли впервые въ обиходъ греческаго художественнаго творчества; другіе зато примыкали къ стариннымъ сказаніямъ. Нужно только имѣть въ виду, что всѣ эти миѳологическіе элементы — не теологія и не предметъ вѣры; Гомеръ здѣсь только болѣе разнообразный, талантливый разсказчикъ въ ряду другихъ. Впослѣдствіи также свободно обращаются съ миѳами писатели трагедій; но и у нихъ есть установившіеся разсказы и обороты, которыми они вдохновляются.
Съ другой стороны, стоитъ остановиться на фактѣ фривольнаго отношенія Гомера къ богамъ. Таковой не могла бытъ теологія его времени. Антропоморфизмъ, столь далеко зашедшій, уже давно разстался со всякой религіей въ настоящемъ смыслѣ этого слова. Но, спрашивается, какова же была психологія и религія людей, которые такъ любили играть фигурами небожителей, которые сдѣлали себѣ какъ бы спортъ изъ потѣхи надъ богами? Приходитъ въ голову мысль, что Гомеръ есть начало отрицанія личныхъ божественныхъ силъ, что его иронія, его игра съ образами боговъ происходитъ отъ его крайне скептическаго отношенія къ вѣрованіямъ современниковъ; отсюда находили возможнымъ называть Гомера первымъ греческимъ раціоналистомъ. Подобное сужденіе будетъ, однако, въ свою очередь крайностью. Гомеровскіе греки далеки отъ того, чтобы быть атеистами. Наоборотъ, они полны религіозныхъ страховъ и суевѣрій. Особенно боятся они подземныхъ боговъ, и стоитъ замѣтить, что божества эти не участвуютъ въ шумномъ и фривольномъ хороводѣ олимпійцевъ, нарисованномъ у Гомера. Боятся они также духовъ умершихъ; ревностно принимаются людьми всякія мѣры, чтобы избавиться отъ преслѣдованія со стороны тѣней. Затѣмъ они обращаются и къ олимпійскимъ богамъ: при заключеніи договоровъ боги призываются въ свидѣтели, ихъ молятъ о побѣдѣ.
Какъ согласить различныя противорѣчія въ отношеніи къ богамъ у Гомера? Въ данномъ случаѣ, можетъ быть, особенно полезно вспомнить, что Гомеръ принадлежитъ героическому вѣку, т.‑е. что онъ изображаетъ одну опредѣленную часть греческаго общества или изображаетъ это общество въ особомъ состояніи. Восточно-греческій міръ переживалъ не просто только воинственную эпоху; масса людей сдвинулась съ мѣстъ и не успокоилась еще. Это передвиженіе было большимъ кризисомъ народной жизни. Ему предшествовалъ какой-то глу-
- ↑ Ил. III, 400.
