занія, которую практиковала старинная теократія. Наконецъ, близость Драконта къ религіозному суду видна еще въ томъ, что при отсутствіи родственниковъ къ дѣлу выкупа и примиренія съ убійцей допускаются члены фратріи, т.‑е. жертвеннаго союза, къ которому принадлежалъ убитый.
Изъ дошедшихъ до насъ статей можно сдѣлать еще одинъ опредѣленный выводъ. Законодатель сталъ въ довольно строгое отношеніе къ военному праву и къ правамъ, внесеннымъ воителями. Въ кодексѣ запрещается всякаго рода самоуправство. Находящагося въ изгнаніи убійцу, разъ онъ только тщательно избѣгаетъ вступленія на территорію общины, не посѣщаетъ пограничныхъ рынковъ, игръ и праздниковъ, Драконтъ воспретилъ трогать: кто его убьетъ, подлежитъ самъ смерти въ качествѣ убійцы. Законодатель не допускаетъ также злоупотребленій выкупомъ. Такъ, напр., если осужденный за убійство оказался на территоріи общины, его можно убитъ, но нельзя ни истязать, ни заставить уплатить выкупъ. Вообще, выкупъ допускается только при единодушномъ согласіи родственниковъ; достаточно протеста одного изъ нихъ, чтобы выкупъ не состоялся.
Данныя эти очень отрывочны, но открываютъ весьма существенныя черты въ строѣ новой жизни, направляемой нравами и понятіями горожанъ. Очевидно, городское общество считаетъ весьма непригодными судебные и административные порядки, внесенные воителями. Въ особенности оно удручено частными расправами, безконечными дуэлями и драками. Поэтому, запрещая самоуправство, законодатель отвѣчаетъ одному изъ настойчивыхъ желаній новаго гражданства. Въ параллель со статьями его закона можно привести обычныя всюду запрещенія являться вооруженнымъ въ народное собраніе. Съ другой стороны, городское общество явно протестуетъ противъ злоупотребленія выкупомъ: надо полагать, что нерѣдко, подъ видомъ требованій выкупа, родственники убитаго тѣснили убійцу и его близкихъ вымогательствомъ. Въ борьбѣ противъ военнаго права городское общество возвращается къ практикѣ религіознаго суда. Оно отстраняетъ родовые порядки, которыхъ придерживалась аристократія воителей, и вводитъ свои семейныя и общественныя понятія. Большой оравѣ родственниковъ воспрещено добиваться выкупа; къ нему допускаются только самые близкіе родные убитаго. За неимѣніемъ ихъ въ выкупѣ принимаетъ участіе фратрія, т.‑е. религіозная корпорація, къ которой принадлежалъ убитый. Вступленіе фратрій въ данномъ случаѣ было также опредѣленной соціальной перемѣной: въ братствѣ преимущественно соединялись люди одинаковаго общественнаго положенія, въ противоположность свитамъ, окружившимъ магнатовъ, которыя были построены на іерархическомъ началѣ; коммунальные элементы получили перевѣсъ надъ дружинными.
Гражданское право Гортинскаго судебника. Больше всего первыя уложенія греческихъ общинъ были заняты опредѣленіемъ новыхъ частно-правовыхъ отношеній. Въ городской жизни право владѣнія и передачи имущества стало очень сложнымъ и запутаннымъ. Съ развитіемъ торговли идетъ гораздо быстрѣе мобилизація владѣніи, а, съ другой стороны, разстраиваются родовыя связи, люди обособляются и обостряютъ свои личныя права и требованія. Среди этой новой матеріальной обстановки въ обращеніи появляется очень прихотливая категорія владѣнія, это — живой товаръ, невольники. Старинные обычаи не давали указаній для того, чтобы регулировать пользованіе этой стороной богатства такъ же, какъ они были безсильны внести порядокъ въ разнообразныя условія перехода и передачи имущества.
Объ установленіяхъ стариннаго гражданскаго права греческихъ общинъ мы можемъ судить по одному большому цѣльному документу, который вовсе не упоминается въ литературѣ: именно, по кодексу города Гортина (Γορτὑν) на о. Критѣ. Дошедшая до насъ запись гортинскаго права относится приблизительно къ 500 году, составляетъ новое законодательство, пересмотрѣнное и утвержденное народнымъ собраніемъ, но въ немъ, какъ можно думать, повторены въ значительной степени болѣе раннія положенія, восходящія кь началу VI или даже къ VII вѣку.
Гортинскій судебникъ былъ написанъ крупными буквами на внутренне сторонѣ большого полукружія, составленнаго изъ камней; это могла быть стѣна большой камеры суда или высокой ограды, замыкавшей площадь, на которой стояли главныя публичныя зданія. Такъ или иначе весь кодексъ былъ постоянно обозримъ для гражданъ, приходившихъ рѣшать свои тяжбы, защищать свои интересы и осуществлять свои притязанія. Фактъ выставленія дѣйствующаго права въ видѣ большой надписи говоритъ намъ очень много. Онъ показываетъ большую оборотливость и интеллигентность городского населенія: надо представить себѣ всеобщую или, по крайней мѣрѣ, очень распространенную грамотность. Затѣмъ видно, что судъ былъ гласный, что онъ служилъ постоянной ареной публичныхъ состязаній, что судья былъ связанъ непрерывнымъ общественнымъ контролемъ. Для характеристики нравовъ въ Гортииской общинѣ очень выразительно упоминаніе въ законѣ «камня, съ котораго говорятъ къ народу». Въ общемъ народномъ собраніи на этотъ камень становится тотъ, кто хочетъ совершить усыновленіе, призывая въ свидѣтели весь народъ; на томъ же мѣстѣ при тѣхъ же условіяхъ долженъ происходить и отказъ отъ усыновленія.
