— Остановился и, обернувшись, gоманулъ къ себѣ пальцемъ. А самъ, вижу, сталъ строгій такой съ лица и глаза свои на меня уставилъ. Подошелъ я къ ему, остановился за три шага, снялъ шапку и жду.
«Кто ты такой?»—спрашиваетъ.
«Матрось первой статьи, Артемій Дунаевъ!»—отвѣчаю.
«Какая такая твоя претензія? Объявляй. Только смотри,—говоритъ,—ежели твоя претензія окажется облыжной, то будешь наказанъ по всей строгости. Понялъ?»
«Понялъ, ваше превосходительство».
«И хочешь заявлять претензію?»
«Точно такъ, ваше превосходительство!»
— Онъ пронзительно взглянулъ на меня своими пучеглазыми глазами и сказалъ:
«Такъ говори... Очень, вижу, смѣлый ты».
«Дозволите,—спрашиваю,—все говорить?»
«Все говори...»
— Ну, я и сталъ, братецъ ты мой, обсказывать и только дивлюсь, откуда это слова только у меня берутся. Обсказалъ я, какъ тиранитъ насъ капитанъ, какъ одинъ матросикъ послѣ порки черезъ два часа померъ, какъ меня сажали въ карцырь и два дня не давали ѣсть, и когда я доложилъ объ этомъ старшему офицеру, то мнѣ дадено было триста линьковъ, и я пролежалъ въ лазаретѣ пять денъ и сталъ грудью болѣть. Обсказалъ, что не проходить дня безъ того, чтобы не наказывали линьками людей и насчетъ харча обсказалъ.
«Гнилой солониной насъ кормятъ, ваше превосходительство!»
«Ты врешь, мерзавецъ!—крикнулъ вдругъ адмиралъ и весь побѣлѣлъ изъ лица.—Я,—говорить,—пробоваль пробу».
«Извольте посмотрѣть,—говорю,—ваше превосходительство, какая солонина въ нѣкоторыхъ бочкахь...»
«Ступай на мѣсто. Я обслѣдую... Но если ты хоть что-нибудь солгалъ, я засужу тебя вь арестантскія роты, какъ бунтовщика противъ начальства!»
