и очутился въ казармѣ. И такъ какъ со мною, какъ я вамъ объяснялъ, поступили нечисто, завербовали въ пьяномъ впдѣ, то мнѣ моя солдатская куртка стала еще ненавистнѣе... Вы понимаете, джентльмены?.. По своей доброй волѣ все можно перенести, а если не по своей, такъ и хорошее кажется дурнымъ, а дурное такъ и вовсе отчаяннымъ... Ну, я терпѣть не хотѣлъ. Подалъ жалобу и представилъ, куда слѣдуетъ, тѣ 25 фунтовъ, за которые продался...
— Какія это деньги. Билль? За что?—освѣдомился Чайкинъ.
— А за то, что я продавался на службу.
— Кто платитъ ихъ?
— Правительство.
— И всѣмъ желающимъ?
— Всѣмъ. Нѣкоторымъ красавцамъ и высокаго роста и больше платятъ... А въ Россіи развѣ ничего не платятъ?
— Нѣтъ. Взяли—и шабашъ!—отвѣтилъ Дунаевъ.
— Жду недѣлю, других, третью отвѣта на мое прошеніе. Отвѣта никакого. Наконецъ, черезъ мѣсяцъ я получилъ отвѣтъ и 25 фунтовъ обратно. Въ отвѣтѣ этомъ было сказано, что просьба моя была разсмотрѣна, какъ слѣдуетъ, во всѣхъ подходящихъ канцеляріяхъ, и что она отклонена, какъ законному удовлетворенно не подлежащая... Прочиталъ это я, и тогда же рѣшилъ про себя бѣжать со службы въ Америку. Въ тотъ годъ какъ разъ много народу переселялось, и объ этомъ много писали въ газетахъ... Но только первое время бѣжать нельзя было; очень сторожили новобранцевъ и никуда не выпускали изъ казармъ. Строго было, и дезертировъ, ежели ловили, присуждали къ строгому заключенію въ тюрьмѣ... Ну, я, разумѣется, не пожелалъ, какъ вы догадаетесь, джентльмены, промѣнять казармы на каторгу и рѣшилъ выждать время... И такъ эта мысль мною завладѣла, что я ее и днемъ и ночью имѣлъ въ головѣ... Разбогатѣть думалъ въ Америкѣ... И берегъ эти самые 25 фунтовъ, чтобъ на нихъ уѣхать... Потомъ, когда, я пріѣхалъ въ Америку и наработалъ денегъ, я эти 25 фунтовъ, конечно, вернулъ!—не безъ гордости прибавилъ Старый Билль.
