плохъ, и теперь, почти здоровый, пополнѣвшій и чувствовавши! въ себѣ прежнія силы, внутренне радовался и еще болѣе проникался благодарностью и къ докторамъ, которые его лѣчили, и къ сидѣлкамъ, которыя первые дни не отходили отъ него.
Особенно привязался онъ за время своей болѣзни къ миссъ Дженъ, которая была всегда такъ спокойно ласкова, такъ умѣло, ловко и въ то же время безъ проявленія хотя бы малѣйшаго неудовольстія ходила за нимъ и однимъ своимъ видомъ хакъ-то успокоивала больного.
— И давно вы такъ трудитесь, Миссъ Дженъ?
— Скоро десять лѣтъ, Чайкинъ!—отвѣтила дѣвушка.
— Надо къ такому дѣлу особенную склонность имѣть... Безъ этого не вынести такихъ трудовъ.
— Надо немножко любить ближняго,—both и все... А я поступила сюда послѣ того, какъ научилась понимать страданія ближнихъ. Прежде я этого не понимала. Я жила очень богато, Чайкъ... Я тратила на свои наряды столько, что и вспомнить стыдно... И у меня былъ женихъ милліонеръ... Но, къ счастію, я во-время поняла весь ужасъ такой жизни, встрѣтившись съ одной несчастной семьей, и уѣхала отъ отца... Мать я давно потеряла.
— А отецъ вашъ знаетъ, гдѣ вы?
— Теперь знаетъ.
— А раньше?
— Не зналъ. Но онъ обо мнѣ получалъ извѣстія.
— А женихъ вашъ?
— Женихъ!?—переспросила миссъ Дженъ, и на ея лицѣ появилась горькая усмѣшка.—Онъ, какъ я узнала вскорѣ, назвалъ меня сумасшедшей и черезъ мѣсяцъ женился на другой дѣвушкѣ, богатой не менѣе, чѣмъ была я.
Чайкинъ слушалъ и проникался еще большею восторженностью къ этой дѣвушкѣ, отказавшейся отъ богатства и поступившей на трудную должность сидѣлки. И у него невольно вырвался вопросъ.
— И вы, миссъ Дженъ, никогда не жалѣли о прошлой жизни?
