— Первый годъ жалѣла и хотѣла, было, вернуться къ отцу въ Бостонъ.
— И все-таки остались?
— Какъ видите. И ужъ теперь отсюда никуда не уйду!—съ веселой улыбкой произнесла миссъ Дженъ.—И если вы пріѣдете въ С.-Франсиско и захотите повидать свою сидѣлку, то найдете меня здѣсь. И я очень рада буду васъ видѣть, Чайкъ.
— Разумѣется, я къ вамъ приду... Еще бы не притти... Я за васъ Богу молиться буду!—говорилъ Чайкинъ .
— Вы, Чайкъ, преувеличиваете... Не будемъ объ этомъ больше говорить... Чего вы хотите на завтракъ?
— Все равно.
— А вотъ и Дунъ идетъ... Такъ вы не скажете, чего хотите?.. Котлету телячью хотите?
— Хочу.
— И зелени?
— Съѣмъ.
— И кусочекъ сладкаго пирога... не правда ли? Я вамъ все это принесу черезъ часъ и бутылку вина принесу, а пока вы ноболтайте со своимъ пріятелемъ... И, пожавши руку Дунаеву, сидѣлка ушла изъ комнаты.
— Ну, братъ Дунаевъ, и сидѣлка!—воскликнулъ Чайкинъ.
— А что?
— Святой человѣкъ... По правдѣ живетъ.
И Чайкинъ разсказалъ о томъ, какъ миссъ Дженъ отказалась отъ богатой жизни, чтобы ходить за больными.
Дунаевъ былъ изумленъ и не безъ гордости произнесъ:
— Вотъ тебѣ и американка!
— То-то, и я подивился.
— Ты полагалъ, что всѣ американцы жадны до денегъ?
— Полагалъ, а теперь вижу, что дуракъ былъ... зря говорилъ. Вездѣ есть праведныя души...
Дунаевъ, между тѣмъ, разсказалъ, что онъ нанялся капитаномъ
