куетъ... и сама она приходитъ ко мнѣ плакать... И я самъ плачу по почамъ. А жена сквозь сонъ опять говорить:«Спи, спи, Абрамъ. Не пужайся!» И опять заснетъ. А какъ тутъ не пужаться!.. И страшно, и грудь давитъ... И кажется, будто смерть стоитъ высокая такая, въ родѣ щкелета... Я видѣлъ шкелетъ... у одного доктора здѣсь стоитъ въ окнѣ вмѣсто вывѣски, что онъ докторъ... И мнѣ очень не хочется умирать, хоть и жить-то въ родѣ какъ нищимъ тоже не большой процентъ... А все-таки хочется пожить... Думаешь еще, Богъ дастъ, выйдетъ счастье, я наживу маленькій капиталъ...
Онъ все еще думалъ о маленькомъ капиталѣ, этотъ больной несчастный старикъ, и въ головѣ его по почамъ рядомъ со страшными покаянными мыслями бродили мысли и о ваксѣ, и о большой торговлѣ фруктами, и мало ли какихъ плановъ о добычѣ маленькаго и потомъ большого капитала.
Чайкинъ слушалъ эти жалобы и спросилъ:
— А докторъ былъ у васъ, Абрамъ Исакіевичъ?
— Пхе!—воскликнулъ старикъ, дѣлая презрительную гримасу.—Много ли доктора понимаютъ? Сколько я имъ заплатилъ за Ривку, а развѣ они оставили мнѣ мое дитю? А какъ я ихъ просиль, чтобы вылѣчили... Какъ просилъ!.. Нѣтъ, я не желаю доктора. Пусть я помру безъ доктора, если Богъ пошлетъ смерть. А только вы не уходите, Василій Егоровичъ! Не уходите, г. Чайкинъ ! Посидите немножко!—умоляющимъ голосомъ попросилъ Абрамсонъ,—потолкуемъ...
— Я посижу, Абрамъ Исакіевичъ...
ГЛАВА X.
1.
Обрадованный, что нашелъ тернѣливаго слушателя въ лицѣ Чайкина, Абрамсонъ подробно разсказалъ ему о своей жизни въ
