Америкѣ, о томъ, какъ на первыхъ же порахъ онъ потерялъ, войдя въ компанію съ однимъ русскимъ евреемъ, весь свой капиталецъ,—около двухсотъ долларовъ, —нажитый имъ на торговлѣ, какъ они бѣдовали въ Нью-Іоркѣ, какъ потомъ поправились, занимаясь мелочной торговлей, и какъ уѣхали въ Калифорнію, когда прослышали, что тамъ найдено золото.
— Вы золото искали, Абрамъ Исакіевичъ?
— Нѣтъ... Это трудная работа копать золото. Я лучше гешефтъ сдѣлалъ... Я привезъ на пріиски разнаго мелкаго товара и нажилъ хорошія деньги... Опять выписалъ, и въ одинъ годъ нажилъ двадцать тысячъ. Кажется, хорошія деньги двадцать тысячъ, г. Чайкинъ ?
— Хорошія...
— И можно было бы завести какое-нибудь дѣло въ городѣ безъ риска потерять деньги... Но я подумалъ: ежели ты въ годъ нажилъ двадцать тысячъ, то въ два года наживешь сорокъ... И выписалъ на всѣ двадцать тысячъ еще товара, и остался я безъ товара и безъ денегъ.
— Какъ такъ?
— Индѣйцы напали на караванъ, въ которомъ было три моихъ фургона; и мы съ Сарой остались только съ нашими «кустюмами», да со сто долларами... Приходилось начинать съ начала... А кредита у меня не было... и компаніоновъ не находилось... И пріѣхали мы во Фриски... И съ тѣхъ поръ вотъ бьемся здѣсь...
Подробности о нослѣднемъ періодѣ жизни Абрамсонъ обошелъ.
Онъ ограничился только общимъ замѣчаніемъ, что пришлось всего испытать и заниматься всякими дѣлами, и прибавилъ:
— Ну, да вы знаете, Василій Егоровичъ, какими я дѣлами занимался, и поняли, какъ я потерялъ совѣсть... У каждаго своя судьба!—мрачно повторил онъ и опустился на кровать, видимо, утомленный долгимъ своимъ разсказомъ.
Чайкинъ просидѣлъ еще нѣсколько времени и сказалъ:
— Надо еще въ одно мѣсто зайти, Абрамъ Исакіевичъ, а завтра я уѣзжаю на ферму. Поправляйтесь скорѣй, Абрамъ Исакіевичъ, и
