ихъ пить «ханъ-шинъ» (китайская водка), къ которой примѣшиваютъ немного опія. Какъ только паціентъ начнетъ болѣть, китаецъ предлагаетъ ему покурить опій. Съ этого момента таза у него въ рукахъ: — это его рабочій, рабъ, скотъ, животное. Лѣтъ пять тому назадъ орочи — кекари ни р. Кусунѣ еще не знали, что такое опій, а теперь изъ всего инородческаго населенія тамъ нельзя найти и двухъ человѣкъ, которые не имѣли бы этой пагубной страсти. Кстати два слова относительно опія. — Опій въ Уссурійскомъ краѣ появился сравнительно недавно, не болѣе какъ лѣтъ 25 тому назадъ. Особенно большія плантаціи мака въ 1906—1908 г.г. были въ прибрежномъ раіонѣ. Свѣже-собранный маковый сокъ тогда цѣнился 5—6 рублей фунтъ, а вареный, т.‑е. готовый опій («Да-янъ») отъ 1 руб. до 1 р. 20 к. золотникъ.
Установить точно цифру китайскаго населенія въ Уссурійскомъ краѣ положительно невозможно, такъ какъ она постоянно колеблется въ зависимости отъ времени года и отъ другихъ причинъ, заставляющихъ китайцевъ кочевать съ одного мѣста на другое.
Съ наступленіемъ осени вся тайга сплошь наводняется манзами соболевщиками. Они пріѣзжаютъ сюда не только изъ Владивостока, Никольска и Хабаровска, но даже и изъ Китая. Затѣмъ, когда выпадутъ снѣга, китайцы покидаютъ заповѣдники и возвращаются къ обычнымъ своимъ занятіямъ. Надо считать, что въ городахъ Уссурійскаго края китайскихъ купцовъ и рабочихъ въ общей сложности около 100.000, по всей странѣ хлѣбопашцевъ и огородниковъ 150.000 и манзъ охотниковъ, постоянно живущихъ въ горахъ, около 10.000 челов.
Надо полагать, что осенью пріѣздъ кигайцевъ въ Уссурійскій край къ ихъ отъѣзду на родину весною относится какъ 10:2.
Особенно бродячій элементъ представляютъ собою рабочіе манзы. Нанимаясь то здѣсь, то тамъ, они все время переходятъ отъ одного хозяина къ другому и потому постояннаго мѣста жительства не имѣютъ.
Почти всѣ крестьяне и очень многіе частные землевладѣльцы сами не обрабатываютъ земли, а отдаютъ ее въ аренду китайцамъ на правахъ половинщиковъ. Обыкновенно самъ хозяинъ русскій отправляется на заработки куда нибудь «насторону», предоставляя китайцу распоряжаться землей, какъ ему угодно, по своему усмотрѣнію. Желтолицый арендаторъ тотчасъ-же строитъ фанзы, выписываетъ изъ Китая своихъ родственниковъ, приглашаетъ помощниковъ, нанимаетъ рабочихъ и начинаетъ хозяйничать. Глядя на такую заимку, такъ и кажется, будто кусочекъ Китая вмѣстѣ съ постройками, огородами и людьми взятъ откуда-нибудь изъ подъ Чифу и цѣликомъ перенесенъ на русскую территорію.
Раздѣлить мѣстныхъ китайцевъ на земледѣльцевъ и звѣровщиковъ охотниковъ — нельзя. Земледѣльцы — они же и звѣровщики! Всѣ купцы суть скупщики пушнины, скупщики пантовъ и жень-шеня (цай-тунъ). Обработкой земли китайцы занимаются лишь постольку, поскольку это необходимо, чтобы собрать продовольствіе на время охоты и звѣроловства и для того, чтобы кредитовать инородцевъ кукурузой, чумизой и ханшиномъ.
Настоящіе ханшинные заводы въ періодъ съ 1900 по 1907 г.г. я видѣлъ въ прибрежномъ районѣ на р. Иманѣ. Это были огромныя постройки, поражающія своими размѣрами, со множествомъ службъ и рабочихъ. Строго говоря, всякая китайская фанза есть маленькій ханшинный заводъ, изготовляющій водку (Шао-дзю) для своего употребленія и для продажи окрестнымъ инородцахъ. Въ каждой фанзѣ есть заторная яма и примитивное приспособленіе для выгонки спирта изъ хлѣбной закваски.
Все Приамурье заполнено ханшиномъ, благодаря его дешевизнѣ.
Никакія таможенныя заставы, никакіе акцизные надзоры, никакой контроль здѣсь помочь не могутъ.
Мнѣ кажется, что для борьбы сь этимъ зломъ есть одно только средство — это допустить хотя-бы временную безакцизную продажу русскаго спирта на Дальнемъ Востокѣ, чтобы имъ убить китайскую торговлю водкой.
Эксплоататоры китайцы раздѣлили всю территорію Уссурійскаго края на участки по долинамъ рѣкъ. На каждой рѣкѣ есть свой хозяинъ кредиторъ (Цай-тунъ). Всѣ орочи, всѣ тазы, живущіе въ этой долинѣ обязаны: 1) дѣлать закупки только у него одного по цѣнѣ, которую онъ самъ единолично устанавливаетъ и 2) сдавать ему за долги всю пушнину, всѣ панты и жемь-шень, буде такой найденъ. Продажа этихъ предметовъ насторонѣ жестоко наказуется. Глядя лѣтомъ на китайцевъ, работающихъ около своихъ фанзъ на поляхъ и огородахъ, трудно допустить мысль, что имѣешь дѣло съ звѣровщиками, а между тѣмъ это такъ.
Осенью, какъ только поля будутъ убраны и наступятъ холода, всѣ китайцы оставляютъ свои дома и уходятъ въ горы на соболеванье.
Здѣсь, въ глухой тайгѣ, въ маленькихъ фанзочкахъ они жи-
