— Помилуйте-съ… я-съ… я совсѣмъ напротивъ… я ничего… бормоталъ перетрусившій и дрожащій Млекопитаевъ.
— Какъ! вы еще отпираться?.. Да гдѣ же у насъ глаза? Глаза-то гдѣ же у насъ, послѣ этого? восклицала Анна Ивановна, жестикулируя руками. Я мать, милостивый государь, я мать!.. У меня материнское сердце… Вы насъ обезчестили.
— Маменька, проговорила Ниночка, не обвиняйте его! Мы любимъ другъ друга и просимъ вашего родительскаго благословенія…
— На вѣки нерушимаго! дополнилъ другой свидѣтель.
— Ну, стало быть и дѣло въ шляпѣ! По рукамъ значитъ! воскликнулъ первый, подводя Анну Ивановну къ любящейся четѣ; укротите свое родительское сердце, матушка Анна Ивановна, благословите ихъ, какъ слѣдуетъ, но закону, да и за водочку — поздравить жениха съ невѣстой.
Млекопитаевъ стоялъ какъ истуканъ, ничего не понимая, ничего не умѣя сообразить.
— Помилуйте-с… я-с… я совсем напротив… я ничего… — бормотал перетрусивший и дрожащий Млекопитаев.
— Как! вы еще отпираться?.. Да где же у нас глаза? Глаза-то где же у нас, после этого? восклицала Анна Ивановна, жестикулируя руками. Я мать, милостивый государь, я мать!.. У меня материнское сердце… Вы нас обесчестили.
— Маменька, — проговорила Ниночка, — не обвиняйте его! Мы любим друг друга и просим вашего родительского благословения…
— Навеки нерушимого! — дополнил другой свидетель.
— Ну, стало быть и дело в шляпе! По рукам, значит! — воскликнул первый, подводя Анну Ивановну к любящейся чете; — Укротите свое родительское сердце, матушка Анна Ивановна, благословите их, как следует, но закону, да и за водочку — поздравить жениха с невестой.
Млекопитаев стоял как истукан, ничего не понимая, ничего не умея сообразить.
