вая себя со всѣхъ сторонъ, говоритъ онъ дрожащимъ, взволнованнымъ голосомъ: — никуда, кажись… а толке собаки за ляшки покусали… штаны всѣ порвали… пальто… вонъ, увъ клочья… да вотъ, романешта этотъ, проклятый, бока намьялъ… думалъ, тутъ минѣ и капутъ, — чуть не задушилъ завсѣмъ.
— Объясните, Бога ради, — обращаюсь къ нему: — что тутъ случилось? Изъ-за чего весь этотъ переполохъ?
— А я-жъ не знаю, недоумѣло пожимаетъ онъ плечами: — я самъ ничего не понимаю… Я толке самая чуточка здремнулъ, и вдругъ слишу — пифъ-пафъ! — сштрѣляютъ… Сшьто таково!?.. Я такъ пшигался, думаю — турки! — вамъ війскочилъ скорѣй изъ колясшке, хотѣлъ бѣжать къ энгиралъ, да запинался за этотъ кучеръ проклятый, да вупалъ, да прамо на нево, — а онъ, дуракъ, со сна меня въ охапке, да давай тузить по чемъ попало… Завсѣмъ глупій гисторія війшла!
Я вернулся на веранду къ Соломону.
— Вашъ Нудельманъ цѣлъ и здравъ, — говорю ему: — можете успокоиться, ниче-
вая себя со всех сторон, говорит он дрожащим, взволнованным голосом: — никуда, кажись… а толке собаки за ляшки покусали… штаны все порвали… пальто… вон, ув клочья… да вот, романешта этот, проклятый, бока намьял… думал, тут мине и капут, — чуть не задушил завсем.
— Объясните, Бога ради, — обращаюсь к нему: — что тут случилось? Из-за чего весь этот переполох?
— А я ж не знаю, недоумело пожимает он плечами: — я сам ничего не понимаю… Я толке самая чуточка здремнул, и вдруг слишу — пиф-паф! — сштреляют… Сшьто таково!?.. Я так пшигался, думаю — турки! — вам вийскочил скорей из колясшке, хотел бежать к энгирал, да запинался за этот кучер проклятый, да вупал, да прамо на нево, — а он, дурак, со сна меня в охапке, да давай тузить по чём попало… Завсем глупий гистория вийшла!
Я вернулся на веранду к Соломону.
— Ваш Нудельман цел и здрав, — говорю ему: — можете успокоиться, ниче-
