тріевичъ несъ свернутый) мягкій портфель. Епанчинъ все старался разглядѣть стальную монограмму, но она была плотно закрыта рукавомъ пальто.
Наружность Евгенія Дмитріевича Брякина оказалась вовсе не такъ обманчива, какъ думалъ это Епанчинъ. Никакого портфеля онъ не только не бралъ, но и не видѣлъ, Павла Никаноровича тоже не примѣтилъ, когда тотъ былъ распростертъ на льду, и ко всему разсказу отнесся какъ-то подозрительно, предполагая не то, что у его друга жаръ, не то, что тотъ хватилъ гдѣ-нибудь лишнее. Оба эти подозрѣнія показались Епанчину нѣсколько обидными, и онъ умолкъ, но отъ предложенія зайти выпить чаю не отказался, тѣмъ болѣе, что послѣ всѣхъ потрясеній ему казалось полезнымъ посидѣть въ теплой комнатѣ за самоваромъ. Смущала только мысль, что дома его заждалась Софья Петровна, да и пропажи было жалко. Въ портфелѣ были бумаги и Деньги. Хорошо еще, что его собственныя, а не казенныя. Ну, жену успокоитъ по телефону, а съ другимъ какъ быть? Мысли у (Павла Никаноровича то быстро и прерывисто неслись, то останавливались въ удивленіи передъ самыми, простыми вещами, а то шарахались въ сторону, какъ пугливая деревенская лошадь въ городѣ. Его какъ-то испугало, что Софьи Петровны дома не оказалось и очень удивило, что у Евгенія Дмитріевича — молодая и миловидная жена. Онъ зналъ, что Брякинъ женился по любви и самому ему было не больше тридцати лѣтъ и все-таки ожидалъ встрѣтить въ г-жѣ Брякиной почтенную старушку. Опять онъ словно оробѣлъ, увидѣвъ благодушную, веселую, чернобровую хохлушку Василису Ивановну, сейчасъ же принявшуюся уставлять столъ разными снѣдями: колбасками, саломъ, вареньями и наливками. Робость у Епанчина смѣнилась приливомъ довѣрчивой
триевич нес свернутый) мягкий портфель. Епанчин всё старался разглядеть стальную монограмму, но она была плотно закрыта рукавом пальто.
Наружность Евгения Дмитриевича Брякина оказалась вовсе не так обманчива, как думал это Епанчин. Никакого портфеля он не только не брал, но и не видел, Павла Никаноровича тоже не приметил, когда тот был распростерт на льду, и ко всему рассказу отнесся как-то подозрительно, предполагая не то, что у его друга жар, не то, что тот хватил где-нибудь лишнее. Оба эти подозрения показались Епанчину несколько обидными, и он умолк, но от предложения зайти выпить чаю не отказался, тем более, что после всех потрясений ему казалось полезным посидеть в теплой комнате за самоваром. Смущала только мысль, что дома его заждалась Софья Петровна, да и пропажи было жалко. В портфеле были бумаги и Деньги. Хорошо еще, что его собственные, а не казенные. Ну, жену успокоит по телефону, а с другим как быть? Мысли у (Павла Никаноровича то быстро и прерывисто неслись, то останавливались в удивлении перед самыми, простыми вещами, а то шарахались в сторону, как пугливая деревенская лошадь в городе. Его как-то испугало, что Софьи Петровны дома не оказалось и очень удивило, что у Евгения Дмитриевича — молодая и миловидная жена. Он знал, что Брякин женился по любви и самому ему было не больше тридцати лет и всё-таки ожидал встретить в г-же Брякиной почтенную старушку. Опять он словно оробел, увидев благодушную, веселую, чернобровую хохлушку Василису Ивановну, сейчас же принявшуюся уставлять стол разными снедями: колбасками, салом, вареньями и наливками. Робость у Епанчина сменилась приливом доверчивой
