спальни, отецъ продолжалъ находиться въ томъ же мрачномъ и молчаливомъ возбужденіи.
Молча передалъ онъ сыну синій клокъ и только, когда тотъ, прочитавъ, поднялъ вопросительно глаза на отца, старикъ Барсуковъ тихимъ голосомъ вопросилъ:
— Что скажешь, сударь?
— Я плохо понимаю, отецъ; написано это грамотно, но мысли нѣсколько странныя и смѣлости рискованной.
Петръ Трифонычъ вдругъ вскочилъ съ постели въ одномъ исподнемъ и заоралъ:
— Неслыханная наглость! Необычайная! Мнѣ, Петру Барсукову, отставному полковнику лейбъ-гвардіи Преображенскаго полка, получать такія цидулки?! Что я: человѣкъ, или пугало воронье? нашли простака! Грамотно! я имъ покажу грамотно! вилами до околицы не допущу, самъ изъ двухъ ружей стрѣлять буду! Грамотно!
Илья слушалъ молча, не ища логики или благоразумія въ словахъ отца. Затѣмъ, поднявъ блѣдноватое лицо свое, спокойно замѣтилъ, слегка скрививъ губы:
— По сердцу и по разсудку сказать: гораздо больше варварства я вижу въ твоемъ, отецъ, благородномъ негодованіи, нежели въ письмѣ этихъ бродягъ и разбойниковъ, каковыми ты ихъ считаешь. Ты жаждешь кровопролитія и подвергаешь опасности жизнь близкихъ тебѣ людей, они же, конечно, совершаютъ насиліе, но безкровное и, можетъ быть, дѣйствительно, лишь для возстановленія попранныхъ правъ своихъ.
Петръ Трифоиычъ опустился на кресло и, сжимая синій листъ, тихо произнесъ:
— Теперь я вижу, что въ одномъ злодѣи нравы: не только въ лѣнивой и распутной челяди — въ родномъ сынѣ своемъ предателя обрѣтаю.
спальни, отец продолжал находиться в том же мрачном и молчаливом возбуждении.
Молча передал он сыну синий клок и только, когда тот, прочитав, поднял вопросительно глаза на отца, старик Барсуков тихим голосом вопросил:
— Что скажешь, сударь?
— Я плохо понимаю, отец; написано это грамотно, но мысли несколько странные и смелости рискованной.
Петр Трифоныч вдруг вскочил с постели в одном исподнем и заорал:
— Неслыханная наглость! Необычайная! Мне, Петру Барсукову, отставному полковнику лейб-гвардии Преображенского полка, получать такие цидулки?! Что я: человек, или пугало воронье? нашли простака! Грамотно! я им покажу грамотно! вилами до околицы не допущу, сам из двух ружей стрелять буду! Грамотно!
Илья слушал молча, не ища логики или благоразумия в словах отца. Затем, подняв бледноватое лицо свое, спокойно заметил, слегка скривив губы:
— По сердцу и по рассудку сказать: гораздо больше варварства я вижу в твоем, отец, благородном негодовании, нежели в письме этих бродяг и разбойников, каковыми ты их считаешь. Ты жаждешь кровопролития и подвергаешь опасности жизнь близких тебе людей, они же, конечно, совершают насилие, но бескровное и, может быть, действительно, лишь для восстановления попранных прав своих.
Петр Трифоиыч опустился на кресло и, сжимая синий лист, тихо произнес:
— Теперь я вижу, что в одном злодеи нравы: не только в ленивой и распутной челяди — в родном сыне своем предателя обретаю.