Сосѣдняя комната, выходя на западъ, пропускала въ мою гостиную длинные лучи вечерняго солнца, задѣвавшіе какъ разъ шаль съ розами, которая блестѣла и играла тогда съ удвоенной прелестью. Теперь эти лучи ложились на лицо и платье Насти, сидѣвшей на мнѣ и казавшейся такой тоненькой, что было странно не видѣть тѣхъ же лучей свозь нее на ея собесѣдникѣ, будто ея фигура была достаточная преграда румяному свѣту. Она говорила съ братомъ о затѣваемомъ на святкахъ спектаклѣ, гдѣ предполагали ставить дѣйствіе изъ «Эсѳири», но, казалось, мысли дѣвушки были далеки отъ предмета разговора. Костя замѣтилъ:
— Я думаю, Сережа намъ тоже могъ бы изобразить что-нибудь: онъ же достаточно хорошо произноситъ.
— Что жъ, Сергѣй Павловичъ будетъ одной изъ моихъ служанокъ, молодой израильтянкой?
— Зачѣмъ? Я терпѣть не могу travesti, хотя къ нему пошелъ бы женскій нарядъ.
— Иначе, кого же онъ будетъ играть?
Я поняла, что рѣчь идетъ о Сергѣѣ Павловичѣ Павиликинѣ, товарищѣ молодого
Соседняя комната, выходя на запад, пропускала в мою гостиную длинные лучи вечернего солнца, задевавшие как раз шаль с розами, которая блестела и играла тогда с удвоенной прелестью. Теперь эти лучи ложились на лицо и платье Насти, сидевшей на мне и казавшейся такой тоненькой, что было странно не видеть тех же лучей свозь нее на её собеседнике, будто её фигура была достаточная преграда румяному свету. Она говорила с братом о затеваемом на святках спектакле, где предполагали ставить действие из «Эсфири», но, казалось, мысли девушки были далеки от предмета разговора. Костя заметил:
— Я думаю, Сережа нам тоже мог бы изобразить что-нибудь: он же достаточно хорошо произносит.
— Что ж, Сергей Павлович будет одной из моих служанок, молодой израильтянкой?
— Зачем? Я терпеть не могу travesti, хотя к нему пошел бы женский наряд.
— Иначе, кого же он будет играть?
Я поняла, что речь идет о Сергее Павловиче Павиликине, товарище молодого
