ріи костюмъ enfant de choeur, кукла св. Луиджи Гонзага, кропильница со святой водой у двери — придавали комнатѣ характеръ кельи и только піанино у балконной двери и туалетный столъ у окна мѣшали полнотѣ сходства.
— Кошка, ахъ, кошка, брысь, брысь! — бросилась Польдина на толстаго бѣлаго кота, явившагося для полнаго торжества въ залу.
— Зачѣмъ вы его гоните? Я очень люблю кошекъ, — замѣтилъ Ваня.
— Синьоръ любитъ кошекъ! Ахъ, сыночекъ! Ахъ, голубчикъ! Филумена, принеси Мишину съ котятами показать синьору… Ахъ, голубчикъ!
Они ходили съ утра по Флоренціи, и монсиньоръ пѣвучимъ громкимъ голосомъ сообщалъ свѣдѣнія, событія и анекдоты какъ XIV-го, такъ и XX-го вѣковъ, одинаково съ увлеченіемъ и участіемъ передавая и скандальную хронику современности и исторійки изъ Вазари; онъ останавливался посреди людныхъ переулковъ, чтобы развивать свои краснорѣчивые, большею частью обличительные періоды, заговаривалъ съ прохо-
рии костюм enfant de choeur, кукла св. Луиджи Гонзага, кропильница со святой водой у двери — придавали комнате характер кельи и только пианино у балконной двери и туалетный стол у окна мешали полноте сходства.
— Кошка, ах, кошка, брысь, брысь! — бросилась Польдина на толстого белого кота, явившегося для полного торжества в залу.
— Зачем вы его гоните? Я очень люблю кошек, — заметил Ваня.
— Синьор любит кошек! Ах, сыночек! Ах, голубчик! Филумена, принеси Мишину с котятами показать синьору… Ах, голубчик!
Они ходили с утра по Флоренции, и монсиньор певучим громким голосом сообщал сведения, события и анекдоты как XIV-го, так и XX-го веков, одинаково с увлечением и участием передавая и скандальную хронику современности и историйки из Вазари; он останавливался посреди людных переулков, чтобы развивать свои красноречивые, большею частью обличительные периоды, заговаривал с прохо-
