вниманіе хотя бы на то обстоятельство, что сходныя слова-понятія въ разныхъ языкахъ представляютъ нерѣдко различіе не только по своему образованію, но вмѣстѣ съ тѣмъ и по оттѣнку или нюансу мысли (такъ, напр., русское слово „причина“ и нѣм. „Ursache“ не покрываются вполнѣ одно другимъ, представляя нѣкоторое различіе по своему, такъ сказать, смысловому тембру), при чемъ это различіе способно возбуждать своеобразіе въ направленіи мысли. Такимъ образомъ, различіе языковъ заставляетъ человѣчество идти къ истинѣ какъ бы разными путями, освѣщая ее съ разныхъ точекъ зрѣнія, а это служитъ залогомъ наиболѣе полнаго достиженія истины, а не односторонняго.[1]
Нашъ языкъ не только служитъ для выраженія мыслей, онъ въ значительной мѣрѣ является и орудіемъ мысли. Уже самое существованіе словъ, какъ нѣкоторыхъ объективныхъ символовъ, содѣйствуетъ переходу нашихъ представленій изъ низшихъ стадій въ высшія, расплывчатыхъ и легко теряющихся представленій — въ болѣе устойчивыя и фиксированныя въ словѣ понятія, а чрезъ то и самое мышленіе пріобрѣтаетъ опредѣленность и ясность.[2] Но роль языка не ограничивается этимъ; приспособляясь къ развивающейся мысли, онъ служитъ вмѣстѣ съ тѣмъ показателемъ успѣховъ классифицирующей дѣятельности ума. Для примѣра остановимся на роли суффиксовъ по отношенію къ нашему языковому мышленію. Въ нашемъ умѣ явленія и предметы міра классифицируются въ группы, которыя закрѣпляются въ языкѣ при помощи суффиксовъ; такъ, напр., суф. -тель обозначаетъ разнаго рода дѣятелей, -ніе или -тіе — дѣйствія, даже такая частная группа, какъ ягоды, отмѣчена особымъ суффиксомъ -йка или -ни́ка (въ разныхъ языкахъ такого рода группировка можетъ представлять большія или меньшія отличія). Та-
внимание хотя бы на то обстоятельство, что сходные слова-понятия в разных языках представляют нередко различие не только по своему образованию, но вместе с тем и по оттенку или нюансу мысли (так, например, русское слово «причина» и немецкое «Ursache» не покрываются вполне одно другим, представляя некоторое различие по своему, так сказать, смысловому тембру), причем это различие способно возбуждать своеобразие в направлении мысли. Таким образом, различие языков заставляет человечество идти к истине как бы разными путями, освещая ее с разных точек зрения, а это служит залогом наиболее полного достижения истины, а не одностороннего.[1]
Наш язык не только служит для выражения мыслей, он в значительной мере является и орудием мысли. Уже самое существование слов как некоторых объективных символов содействует переходу наших представлений из низших стадий в высшие, расплывчатых и легко теряющихся представлений — в более устойчивые и фиксированные в слове понятия, а чрез то и самое мышление приобретает определенность и ясность.[2] Но роль языка не ограничивается этим; приспособляясь к развивающейся мысли, он служит вместе с тем показателем успехов классифицирующей деятельности ума. Для примера остановимся на роли суффиксов по отношению к нашему языковому мышлению. В нашем уме явления и предметы мира классифицируются в группы, которые закрепляются в языке при помощи суффиксов; так, например, суффикс -тель обозначает разного рода деятелей, -ние или -тие — действия, даже такая частная группа, как ягоды, отмечена особым суффиксом -йка или -ни́ка (в разных языках такого рода группировка может представлять большие или меньшие отличия). Та-
