ства и суеверия судебные доказательства имеют формальный характер; тогда преобладают суды Божьи, присяга, поединок и т. п. Внешние формы гражданского оборота в те времена еще неразвиты и как в историческом миросозерцании народов господствует суеверие и вымысел вместо точного знания, так и в деле суда решает вера в правосудие богов. Только с течением времени система судебных доказательств постепенно наполняется и подходит ближе к общей логической теории знания, по мере того как крепнет вообще ум народа и разнообразятся внешние формы общественной деятельности. Устройство суда играет здесь также важную роль, потому что большее или меньшее доверие к суду естественно отражается на числе и силе ограничений, которые закон считает нужным установить против произвола и личного усмотрения судей. Например, выборные судьи республиканского Рима не были связаны никакими формальностями судебных доказательств и решали дела по свободному убеждению совести[1]; ограничения их были неуместны уже потому, что это были judices privati, избираемые самими сторонами. Затем, когда судьи стали чиновниками империи, появляются и ограничения, например, запрещено верить показаниям одного свидетеля (L. 4 и 9, Cod. 4, 20) и некоторым домашним документам (Е. 5, 6 и 7, Cod. 4, 19), если они не подкреплены другими дополнительными доказательствами (adminiculum). В Византийской империи эти ограничения развивались crescendo под влиянием общего упадка правосудия и нравственности[2]. Каноническое право Запада и средневековые писатели продолжали работать в том же направлении, и созданная ими теория законных доказательств долго держалась как в гражданском, так и в уголовном процессе германских государств. На этой теории отразился схоластический характер века. Она весьма любопытна, тем более, что и наш процесс испытал на себе ее влияние. Чтобы обуздать произвол судей, закон требовал, чтобы они обвиняли ответчика или подсудимого не иначе, как по совершенным доказательствам. Но он требовал также, чтобы, когда такое совершенное доказательство представлено, суд принимал его в уважение. Так, например, по нашему Своду Законов письменные акты, признанные подлинными, считались совершенным доказательством (X, 2, 329). Но некоторые документы, по взгляду законодателя, не составляли полного или совершенного доказательства, а считались только половинным доказательством; например, купеческие книги (X, 2, 332). Суд не мог присудить иска на основании одной только половины доказательства; истец должен был дополнить его и в другой половине; таким прибавочным доказательством (adminiculum) служила дополнительная присяга (X, 2, 333). Эта арифметическая оценка доказательств выходила особенно забавною в применении к свидетельским показаниям. Показания двух законных свидетелей считались совершенным доказательством, а показание одного свидетеля — недостаточным доказательством (X, 2, 401, 402). Если несколько свидетелей противоречили друг другу, то дело решалось по большинству голосов, по числу (X, 2, 404),
