— Рано пугачъ закричалъ, такъ и голоса не выводитъ, замѣтилъ сѣчевикъ. Добрые пугачи вотъ какъ пугаютъ!
Онъ приложилъ два пальца къ губамъ и изъ его устъ раскатилось такое «пугу», котораго бы не постыдился самый голосистый изъ кровныхъ пугачей.
И это «пугу» подѣйствовало: съ трехъ сторонъ раздались отвѣтные крики птенцовъ.
— Посиди тутъ, Маруся, сказалъ сѣчевикъ; я скоро ворочусь.
— Хорошо, отвѣтила Маруся.
Сѣчевикъ раздвинулъ вѣтви и тиснулся въ чащу, но вдругъ остановился, обернулся къ Марусѣ и проговорилъ:
— Не скучай, Маруся!
— Не буду, отвѣтила Маруся.
Они обмѣнялись улыбками, которыя стоили всевозможныхъ словъ и ласкъ, и сѣчевикъ скрылся.
— Рано пугач закричал, так и голоса не выводит, заметил сечевик. Добрые пугачи вот как пугают!
Он приложил два пальца к губам и из его уст раскатилось такое «пугу», которого бы не постыдился самый голосистый из кровных пугачей.
И это «пугу» подействовало: с трех сторон раздались ответные крики птенцов.
— Посиди тут, Маруся, сказал сечевик; я скоро ворочусь.
— Хорошо, ответила Маруся.
Сечевик раздвинул ветви и тиснулся в чащу, но вдруг остановился, обернулся к Марусе и проговорил:
— Не скучай, Маруся!
— Не буду, ответила Маруся.
Они обменялись улыбками, которые стоили всевозможных слов и ласк, и сечевик скрылся.
