На этомъ разговоръ у нихъ прервался. Волы быстро были запряжены.
— Маруся, сказалъ сѣчевикъ,—если кто тебя остановитъ, не падай около воза, какъ пташка около гнѣздушка… разумѣешь?
— Разумѣю! Надо быть какъ ты.
— Всѣмъ говори, что везешь сѣно пану Кнышу, а коли благополучно доберемся до Кнышова двора, то ты скажи тому, кто выдетъ на встрѣчу; «чудесныя зеленя у васъ,—хоть и неспѣлыми жать—такъ хорошо!» Слышишь?
— Слышу, отвѣтила Маруся.
Сѣчевикъ зарылся въ громаду сѣна, наваленнаго на возу, Маруся заняла мѣсто возницы, волы тронули и возъ, пошатываясь и переваливаясь, потянулся по росистой степи.
Звѣзды уже начинали меркнуть; вѣтерокъ сталъ живѣе и капельки росы виднѣе заиграли по травѣ.
На этом разговор у них прервался. Волы быстро были запряжены.
— Маруся, сказал сечевик, — если кто тебя остановит, не падай около воза, как пташка около гнездушка… разумеешь?
— Разумею! Надо быть как ты.
— Всем говори, что везешь сено пану Кнышу, а коли благополучно доберемся до Кнышова двора, то ты скажи тому, кто выдет на встречу; «чудесные зеленя у вас, — хоть и неспелыми жать — так хорошо!» Слышишь?
— Слышу, ответила Маруся.
Сечевик зарылся в громаду сена, наваленного на возу, Маруся заняла место возницы, волы тронули и воз, пошатываясь и переваливаясь, потянулся по росистой степи.
Звезды уже начинали меркнуть; ветерок стал живее и капельки росы виднее заиграли по траве.
Тихо подвигался огромный возъ по степной дорогѣ; при свѣтѣ меркнувшихъ звѣздъ мерцала степь, недавно скошенная и уже густо и мягко застлавшаяся новыми травами и цвѣтами, усыпанная еще неувядшими стогами пахучаго сѣна. Тихо подвигался огромный возъ по дорогѣ. Тихо было кругомъ и два-три далекихъ крика, два-три далекихъ выстрѣла еще больше давали чувствовать эту тишину.
Передъ Марусею видъ разстилался во всѣ стороны широко и далеко. Каждый легчайшій звукъ уловляло ея чуткое ушко: и самомалѣйшій шорохъ травъ, и шелестъ птичьихъ крылышекъ—и безустанно ея глаза обращались во всѣ стороны и слѣдили за каждою точкою.
Во тьмѣ лѣтняго разсвѣта неясно видно было ея личико, ничѣмъ не выражала она своихъ мыслей, ни чувствъ, но вся фигурка ея на
Тихо подвигался огромный воз по степной дороге; при свете меркнувших звезд мерцала степь, недавно скошенная и уже густо и мягко застлавшаяся новыми травами и цветами, усыпанная еще неувядшими стогами пахучего сена. Тихо подвигался огромный воз по дороге. Тихо было кругом и два-три далеких крика, два-три далеких выстрела еще больше давали чувствовать эту тишину.
Перед Марусею вид расстилался во все стороны широко и далеко. Каждый легчайший звук уловляло её чуткое ушко: и самомалейший шорох трав, и шелест птичьих крылышек — и безустанно её глаза обращались во все стороны и следили за каждою точкою.
Во тьме летнего рассвета неясно видно было её личико, ничем не выражала она своих мыслей, ни чувств, но вся фигурка её на
