свалки—кровь хлещетъ, земля дрожитъ, и рубятъ и мрутъ, а она себѣ ходитъ помежду да подбираетъ своихъ, словно по саду ягоды,—ей-богу!
— Да и пропадаетъ-же ихъ сколько! сказалъ еще присоединившійся собесѣдникъ.
— Да всѣ мы пропадемъ такъ или иначе, отвѣтилъ кто-то съ боку. Въ томъ только и дѣло, чтобы пропасть самымъ лучшимъ манеромъ! Вотъ что!
Издалека пронеслось нѣсколько выстрѣловъ и ихъ звукъ, словно волшебствомъ, въ одно мгновеніе спугнулъ всѣ иныя мысли, всѣ прочія чувства: овладѣвшее было раздумье, начатое разсужденье, полувыраженное мнѣніе, не высказанное возраженье—все это прервалось, какъ перехваченная острыми ножницами нитка, и весь отрядъ вдругъ превратился какъ бы въ одно существо, чутко насторожившее слухъ и готовое къ отпору.
Офицеры тоже пріостановили своихъ лошадей и перестали спорить и дразнить другъ друга.
Выстрѣлы раздались снова.
— Это съ нашей стороны! Нѣтъ сомнѣнья, это съ нашей стороны! вскрикнулъ молодой офицеръ.
— Маршъ-маршъ! На выручку! Это наши дерутся! Гей, Иванъ! доставь возъ до хутора и распорядись… Впередъ!
Маруся еще не успѣла сообразить хорошенько въ чемъ дѣло, какъ уже отрядъ ускакалъ вихремъ и скоро изчезли изъ виду всѣ, кромѣ Ивана, которому отданъ былъ приказъ «доставить возъ и разпорядиться». Словно дикія птицы, безъ оглядки всѣ они снялись и улетѣли, только пожилой солдатъ, говорившій съ нею, обернулся и еще разъ глянулъ на нее.
— Трогай, трогай, каплюха! проговорилъ Иванъ, разкуривая коротенькую трубочку.
Маруся поглядѣла на Ивана. Онъ ей представился чѣмъ-то въ родѣ ежа.
— Трогай! трогай! повторилъ онъ суровѣе.
Возъ подвигался понемногу впередъ къ Кнышову хутору; замелькали засѣянныя, но мѣстами жестоко вытоптанныя, выбитыя
свалки — кровь хлещет, земля дрожит, и рубят и мрут, а она себе ходит помежду да подбирает своих, словно по саду ягоды, — ей-богу!
— Да и пропадает же их сколько! сказал еще присоединившийся собеседник.
— Да все мы пропадем так или иначе, ответил кто-то сбоку. В том только и дело, чтобы пропасть самым лучшим манером! Вот что!
Издалека пронеслось несколько выстрелов и их звук, словно волшебством, в одно мгновение спугнул все иные мысли, все прочие чувства: овладевшее было раздумье, начатое рассужденье, полувыраженное мнение, не высказанное возраженье — всё это прервалось, как перехваченная острыми ножницами нитка, и весь отряд вдруг превратился как бы в одно существо, чутко насторожившее слух и готовое к отпору.
Офицеры тоже приостановили своих лошадей и перестали спорить и дразнить друг друга.
Выстрелы раздались снова.
— Это с нашей стороны! Нет сомненья, это с нашей стороны! вскрикнул молодой офицер.
— Марш-марш! На выручку! Это наши дерутся! Гей, Иван! доставь воз до хутора и распорядись… Вперед!
Маруся еще не успела сообразить хорошенько в чём дело, как уже отряд ускакал вихрем и скоро исчезли из виду все, кроме Ивана, которому отдан был приказ «доставить воз и распорядиться». Словно дикие птицы, без оглядки все они снялись и улетели, только пожилой солдат, говоривший с нею, обернулся и еще раз глянул на нее.
— Трогай, трогай, каплюха! проговорил Иван, раскуривая коротенькую трубочку.
Маруся поглядела на Ивана. Он ей представился чем-то в роде ежа.
— Трогай! трогай! повторил он суровее.
Воз подвигался понемногу вперед к Кнышову хутору; замелькали засеянные, но местами жестоко вытоптанные, выбитые
