казаку, ждавшему чего то опершись на садовый плетень около хатки съ свѣтившимся окошечкомъ.—Эй, братику! будь ласковъ, покажи старому бандуристу, какъ доступить до пана гетмана!
Молодой казакъ приподнялъ шапку и, указавъ во мглу улицы, усѣянной, словно искорками, отблесками изъ окошечекъ, проговорилъ:
— Минувши эту улицу, направо будетъ гетманская хата.
Они, поблагодаривши казака, минули указанную улицу и угадали, которая направо гетманская хата по болѣе яркому освѣщенію и потому, что двѣ дивчины, проходя мимо, пріостановились, заглянули въ окошко и сказали: «панъ гетманъ должно быть не спитъ».
Въ этомъ окошечкѣ ярко обрисовывалась голова усатаго казака, точно вырѣзанная изъ чернаго камня, склонившаяся на руку въ глубокой думѣ. Прислушавшись, можно было слышать мужскіе шаги по свѣтлицѣ, шаги то медленные, то быстрые,—удивительно-выразительные шаги.
Сѣчевикъ постучался.
Усатый казакъ покинулъ думать, всталъ и отворилъ двери.
Шаги въ свѣтлицѣ прекратились мгновенно и наступила совершенная тишина.
— Пану гетману пріятели поклонъ прислали,—промолвилъ сѣчевикъ, вступая въ хату рука-объ-руку съ Марусею.
То была незатѣйливая свѣтлица,—въ слѣдующую двери были затворены.
— Спасибо за пріятельскую ласку!—отвѣчалъ усатый казакъ равнодушно-привѣтливо, словно подобныя посѣщенія случались сплошъ да рядомъ.
— А можно видѣть гетманскія ясныя очи, братику?—спросилъ сѣчевикъ.
Но двери изъ слѣдующей свѣтлицы уже распахнулись, самъ панъ гетманъ стоялъ передъ ними, и вся его фигура спрашивала безъ словъ: откуда гости? каковы вѣсти?
Свѣтъ огня освѣщалъ его не всего, а полосами и искрами, то
казаку, ждавшему чего то опершись на садовый плетень около хатки с светившимся окошечком. — Эй, братику! будь ласков, покажи старому бандуристу, как доступить до пана гетмана!
Молодой казак приподнял шапку и, указав во мглу улицы, усеянной, словно искорками, отблесками из окошечек, проговорил:
— Минувши эту улицу, направо будет гетманская хата.
Они, поблагодаривши казака, минули указанную улицу и угадали, которая направо гетманская хата по более яркому освещению и потому, что две дивчины, проходя мимо, приостановились, заглянули в окошко и сказали: «пан гетман должно быть не спит».
В этом окошечке ярко обрисовывалась голова усатого казака, точно вырезанная из черного камня, склонившаяся на руку в глубокой думе. Прислушавшись, можно было слышать мужские шаги по светлице, шаги то медленные, то быстрые, — удивительно-выразительные шаги.
Сечевик постучался.
Усатый казак покинул думать, встал и отворил двери.
Шаги в светлице прекратились мгновенно и наступила совершенная тишина.
— Пану гетману приятели поклон прислали, — промолвил сечевик, вступая в хату рука-об-руку с Марусею.
То была незатейливая светлица, — в следующую двери были затворены.
— Спасибо за приятельскую ласку! — отвечал усатый казак равнодушно-приветливо, словно подобные посещения случались сплошь да рядом.
— А можно видеть гетманские ясные очи, братику? — спросил сечевик.
Но двери из следующей светлицы уже распахнулись, сам пан гетман стоял перед ними, и вся его фигура спрашивала без слов: откуда гости? каковы вести?
Свет огня освещал его не всего, а полосами и искрами, то
