— Милостивый Богъ не выдастъ, супоросная свинья не съѣстъ!—возразилъ сѣчевикъ.
— Съ нимъ нельзя правдою!—воскликнулъ панъ гетманъ,—нельзя…
— Ничего, пане гетмане, ничего: де не хватае вовчоі шкури, тамъ мы наставимо лиса[1],—проговорилъ сѣчевикъ—будьте здоровы и насъ поджидайте. Пойдемъ, Маруся малая.
Они вышли изъ гетманской свѣтлицы и направились опять къ городской заставѣ.
Все было тихо и темно по улицамъ; вишневые садики мягко бѣлѣлись; гдѣ-то глухо журчала вода.
Отойдя нѣсколько шаговъ, Маруси оглянулась на гетманскую хату.
Въ отворенныхъ дверяхъ, чрезъ которыя они только что вышли, стоялъ панъ гетманъ, и глядѣлъ имъ въ слѣдъ.
При неясномъ свѣтѣ мерцающихъ звѣздъ, едва виднѣлась его фигура, но и это неясное очертанье было до того преисполнено выраженьемъ муки, что у Маруси сердце больно забилось.
— Утомилась, Маруся? спросилъ сѣчевикъ, пробираясь по излучистымъ переулкамъ.
— Нѣтъ, отвѣчала она. Мнѣ хорошо идти. Далеко могу,—куда хочешь. Мы далеко пойдемъ?
— Далеко.
Нѣсколько времени они шли молча. Раза два или три, имъ то на встрѣчу попадались, то перегоняли ихъ чигиринскіе жители,—все сильные, крѣпкіе люди, которые, какъ будто мимоходомъ, только взглядывали на нихъ, и затѣмъ повертывали своей дорогой.
У заставы, вдругъ поднялся съ земли какой-то гигантъ, съ аршинными усами и воздвигся передъ бандуристомъ на подобіе колокольни.
— Куда Богъ несетъ, ласковый пане бандуристъ? спросилъ онъ.
- ↑ Гдѣ не хватаетъ волчьей шкуры, тамъ мы наставимъ лисьей.
— Милостивый Бог не выдаст, супоросная свинья не съест! — возразил сечевик.
— С ним нельзя правдою! — воскликнул пан гетман, — нельзя…
— Ничего, пане гетмане, ничего: де не хватае вовчои шкури, там мы наставимо лиса[1], — проговорил сечевик — будьте здоровы и нас поджидайте. Пойдем, Маруся малая.
Они вышли из гетманской светлицы и направились опять к городской заставе.
Всё было тихо и темно по улицам; вишневые садики мягко белелись; где-то глухо журчала вода.
Отойдя несколько шагов, Маруси оглянулась на гетманскую хату.
В отворенных дверях, чрез которые они только что вышли, стоял пан гетман, и глядел им вслед.
При неясном свете мерцающих звезд, едва виднелась его фигура, но и это неясное очертанье было до того преисполнено выраженьем муки, что у Маруси сердце больно забилось.
— Утомилась, Маруся? спросил сечевик, пробираясь по излучистым переулкам.
— Нет, отвечала она. Мне хорошо идти. Далеко могу, — куда хочешь. Мы далеко пойдем?
— Далеко.
Несколько времени они шли молча. Раза два или три, им то навстречу попадались, то перегоняли их чигиринские жители, — всё сильные, крепкие люди, которые, как будто мимоходом, только взглядывали на них, и затем повертывали своей дорогой.
У заставы, вдруг поднялся с земли какой-то гигант, с аршинными усами и воздвигся перед бандуристом наподобие колокольни.
— Куда Бог несет, ласковый пане бандурист? спросил он.
- ↑ Где не хватает волчьей шкуры, там мы наставим лисьей.
