Ровно черезъ двѣ недѣли послѣ свиданья съ паномъ гетманомъ, тихимъ чудеснымъ вечеромъ, старый бандуристъ съ своимъ поводыремъ медленно подходилъ къ сожженному селу.
Видно было, что эти путники не баловали себя излишнимъ отдыхомъ: впалые глаза блестѣли какимъ-то лихорадочнымъ огнемъ на запыленныхъ, загорѣлыхъ лицахъ; губы пересохли и потрескались.
Однако они шли бодро и спокойно между собой разговаривали.
Ни души имъ не поподалось по дорогѣ; всюду молчанье, тишь.
Прямо передъ ними чернѣлись обгорѣлыя хаты и садики, вдали дымились села и хутора.
Миновавъ выжженную улицу, на которой уже кое-гдѣ бархатились пятна свѣжей зеленой муравы, они повернули къ разрушенному засоренному колодцу.
— Пріятно испить свѣжей криничной водицы! сказалъ бандуристъ.
Съ этими словами, онъ запустилъ руку въ глубокую торбу, висѣвшую у него черезъ плечо, досталъ оттуда деревянный ковшикъ, размахнулъ имъ плавающія по верхъ воды головешки, зачерпнулъ и подалъ своему поводырю съ такой дружескою улыбкою, которая несомнѣнно показывала, что онъ своимъ поводыремъ доволенъ и счастливъ вполнѣ.
— Милости просимъ, Марусю! сказалъ онъ.
— Спасибо, отвѣтила Маруся.
Ровно через две недели после свиданья с паном гетманом, тихим чудесным вечером, старый бандурист с своим поводырем медленно подходил к сожженному селу.
Видно было, что эти путники не баловали себя излишним отдыхом: впалые глаза блестели каким-то лихорадочным огнем на запыленных, загорелых лицах; губы пересохли и потрескались.
Однако они шли бодро и спокойно между собой разговаривали.
Ни души им не попадалось по дороге; всюду молчанье, тишь.
Прямо перед ними чернелись обгорелые хаты и садики, вдали дымились села и хутора.
Миновав выжженную улицу, на которой уже кое-где бархатились пятна свежей зеленой муравы, они повернули к разрушенному засоренному колодцу.
— Приятно испить свежей криничной водицы! сказал бандурист.
С этими словами, он запустил руку в глубокую торбу, висевшую у него через плечо, достал оттуда деревянный ковшик, размахнул им плавающие поверх воды головешки, зачерпнул и подал своему поводырю с такой дружескою улыбкою, которая несомненно показывала, что он своим поводырем доволен и счастлив вполне.
— Милости просим, Марусю! сказал он.
— Спасибо, ответила Маруся.
