И ея улыбка такъ же несомнѣнно показала, что и она довольна и счастлива своимъ спутникомъ.
Она прильнула запекшимися губами къ ковшику съ холодной водой, но утоленье жажды не поглотило ее вовсе; она пила какъ-то разсѣянно и глаза ея безпокойно, тоскливо, пристально и жадно оглядывали разрушенный колодецъ и въ глубинѣ его, покрытую головешками, водную поверхность.
Вдругъ она вскрикнула:
— А!
Вскрикнула она такъ, словно обрѣла, наконецъ, мучительно-ожидаемое. Лицо ея вспыхнуло, глаза засіяли, увлажились и обратились на спутника.
Взглядъ, который обратилъ на нея спутникъ при этомъ восклицаньи, былъ не вопросительный, а скорѣе взглядъ шутливаго торжества, какимъ напоминаютъ забывчивымъ дѣтямъ о ихъ повторившемся, не взирая на усердныя за себя ручательства, промахѣ.
— Охъ, какъ звонко ахнула! проговорилъ онъ.—Видно, очень сладка ключевая водица, Маруся?
Маруся опять вспыхнула, но уже глаза ея не засіяли, а вдругъ померкли, брови сдвинулись и омрачившееся лицо понятно сказало:
— Опять я не выдержала!
— Ну, что ужь съ возу упало, то пропало, сказалъ бандуристъ. Кинемъ лихомъ объ землю! Еще не всѣ наши чайки потонули! Маруся! полно! не запечатывай своего сердечка, не топи очей въ землю, не смыкай устъ! Некому ни подслушивать, ни подглядывать тутъ на пожарищѣ. Сядемъ ка, закусимъ, а закусивши дальше потянемъ.
Изъ торбы была вынута краюха хлѣба, нѣсколько свѣжихъ огурцовъ, мѣшечекъ съ солью и путники принялись за закуску.
Что же заставило радостно вскрикнуть Марусю, точно она вдругъ обрѣла сокровище, на которое и надѣялась, и нѣтъ?
Ничего не видать было около разрушеннаго, обгорѣлаго колодца, кромѣ обуглившихся головешекъ.
И её улыбка так же несомненно показала, что и она довольна и счастлива своим спутником.
Она прильнула запекшимися губами к ковшику с холодной водой, но утоленье жажды не поглотило ее вовсе; она пила как-то рассеянно и глаза её беспокойно, тоскливо, пристально и жадно оглядывали разрушенный колодец и в глубине его, покрытую головешками, водную поверхность.
Вдруг она вскрикнула:
— А!
Вскрикнула она так, словно обрела, наконец, мучительно-ожидаемое. Лицо её вспыхнуло, глаза засияли, увлажились и обратились на спутника.
Взгляд, который обратил на неё спутник при этом восклицании, был не вопросительный, а скорее взгляд шутливого торжества, каким напоминают забывчивым детям о их повторившемся, не взирая на усердные за себя ручательства, промахе.
— Ох, как звонко ахнула! проговорил он. — Видно, очень сладка ключевая водица, Маруся?
Маруся опять вспыхнула, но уже глаза её не засияли, а вдруг померкли, брови сдвинулись и омрачившееся лицо понятно сказало:
— Опять я не выдержала!
— Ну, что уж с возу упало, то пропало, сказал бандурист. Кинем лихом об землю! Еще не все наши чайки потонули! Маруся! полно! не запечатывай своего сердечка, не топи очей в землю, не смыкай уст! Некому ни подслушивать, ни подглядывать тут на пожарище. Сядем ка, закусим, а закусивши дальше потянем.
Из торбы была вынута краюха хлеба, несколько свежих огурцов, мешочек с солью и путники принялись за закуску.
Что же заставило радостно вскрикнуть Марусю, точно она вдруг обрела сокровище, на которое и надеялась, и нет?
Ничего не видать было около разрушенного, обгорелого колодца, кроме обуглившихся головешек.
