Развѣ вотъ только бросается въ глаза свѣжая плетеница зеленаго барвинка, которая, вмѣстѣ съ обуглившими головешками, кружится на всколыхавшейся водѣ.
Въ самомъ дѣлѣ, какъ попала сюда эта свѣжая плетеница?
Бандуристъ и его поводырь или это знаютъ, или этимъ вовсе не интересуются, потому что они ведутъ разговоръ про городъ Батуринъ и ни единымъ словомъ не поминаютъ про барвинокъ.
Закуска окончена.
— Что, Маруся, отдохнула? спрашиваетъ бандуристъ.
— Отдохнула! отдохнула! громко отвѣчаетъ Маруся.
И вотъ уже она на ногахъ, и закинула дорожную котомку за плечи, и глядитъ на своего спутника блестящими глазами.
Передъ уходомъ съ мѣста отдыха, ея спутникъ опускаетъ свой старческій посохъ въ колодецъ и вытягиваетъ изъ воды свѣжую плетеницу барвинка.
— Маруся! говоритъ онъ, отличный будетъ вѣнокъ!
Маруся схватываетъ протянутую ей зелень, стряхиваетъ съ нея воду и быстро обвиваетъ ей свою голову.
— О, вѣнокъ чудесный! говоритъ она.
И снова бандуристъ съ поводыремъ пускаются такъ же бодро и спокойно въ путь.
— Теперь ужь не далеко, говоритъ бандуристъ: не успѣетъ блеснуть въ небѣ первая звѣздочка, а ужъ мы завидимъ могилу Надднѣпровку.
И точно: не успѣла еще блеснуть въ небѣ первая звѣздочка, какъ они уже завидѣли эту могилу.
Солнце уже зашло и наступила вечерняя мгла, но мгла особая, какая-то золотисто-лиловая. Молоденькія деревья, густые кусты и высокая трава, которыми поросла могила, казалось, тихо пылали; каждая вѣточка, каждая былинка вырѣзывались до того отчетливо на горизонтѣ, что глазамъ становилось какъ-то трудно на нихъ глядѣть.
Черный обломанный крестъ освѣщался такъ мягко, что казался бархатнымъ, а рѣющія въ высотѣ темныя птицы, точно какимъ волшебствомъ, превращались въ радужныхъ, изъ радужныхъ опять
Разве вот только бросается в глаза свежая плетеница зеленого барвинка, которая, вместе с обуглившими головешками, кружится на всколыхавшейся воде.
В самом деле, как попала сюда эта свежая плетеница?
Бандурист и его поводырь или это знают, или этим вовсе не интересуются, потому что они ведут разговор про город Батурин и ни единым словом не поминают про барвинок.
Закуска окончена.
— Что, Маруся, отдохнула? спрашивает бандурист.
— Отдохнула! отдохнула! громко отвечает Маруся.
И вот уже она на ногах, и закинула дорожную котомку за плечи, и глядит на своего спутника блестящими глазами.
Перед уходом с места отдыха, её спутник опускает свой старческий посох в колодец и вытягивает из воды свежую плетеницу барвинка.
— Маруся! говорит он, отличный будет венок!
Маруся схватывает протянутую ей зелень, стряхивает с неё воду и быстро обвивает ей свою голову.
— О, венок чудесный! говорит она.
И снова бандурист с поводырем пускаются так же бодро и спокойно в путь.
— Теперь уж недалеко, говорит бандурист: не успеет блеснуть в небе первая звездочка, а уж мы завидим могилу Надднепровку.
И точно: не успела еще блеснуть в небе первая звездочка, как они уже завидели эту могилу.
Солнце уже зашло и наступила вечерняя мгла, но мгла особая, какая-то золотисто-лиловая. Молоденькие деревья, густые кусты и высокая трава, которыми поросла могила, казалось, тихо пылали; каждая веточка, каждая былинка вырезывались до того отчетливо на горизонте, что глазам становилось как-то трудно на них глядеть.
Черный обломанный крест освещался так мягко, что казался бархатным, а реющие в высоте темные птицы, точно каким волшебством, превращались в радужных, из радужных опять
