Эта рука дѣйствовала весломъ, какъ игрушкой. Челнокъ несся по водѣ, какъ легкая пушинка по вѣтру.
— Ну, Маруся, сказалъ бандуристъ, пора намъ на берегъ.
Не разбирая дороги—тутъ, впрочемъ, тропинокъ не было проложено—они быстро спустились съ могилы, обогнули каменистый, крутой выступъ берега и очутились внизу, у самой рѣки, тихо плескавшей въ прибрежныя травы и каймившей ихъ узкой полоской бѣлой пѣны.
— Здоровы були и богу милі! привѣтствовалъ ихъ ласковый знакомый голосъ.
Легкій челночекъ былъ вытянутъ на прибрежный песокъ, а около челночка, облокотясь подбородкомъ на весло, стоялъ добродушный хуторянинъ, панъ Кнышъ.
— Бьемъ челомъ! отвѣтилъ бандуристъ, снимая шапку.
— А что, дивчинка? Какъ живешь-можешь? спросилъ панъ Кнышъ, пристально вглядываясь въ Марусю своими ясными сокольими глазами.
— Благополучно, отвѣтила Маруся.
Да если бы она этого и неотвѣтила, онъ бы легко могъ угадать отвѣтъ по каждой фибрѣ ея оживленнаго лица.
Однако, какъ человѣкъ, привыкшій не полагаться на отдѣльный, хотя бы и самый доказательный фактъ, онъ, не довольствуясь свидѣтельствомъ лица Маруси, улыбаясь и гладя ее по головкѣ, кинулъ быстрый, но насквозь проницающій, взглядъ на ея спутника.
Тотъ, въ эту минуту, глядѣлъ, усмѣхаясь, на Марусю.
Пану Кнышу, вѣроятно, эта усмѣшка показалась достаточно выразительной, потому что онъ пересталъ кидать на нихъ взгляды и обратилъ глаза на Днѣпръ.
— Скоро поплывемъ? спросилъ бандуристъ.
— А вотъ сейчасъ. Славно будетъ плыть, тихо… Тихо такъ, что не шелохнетъ… Кабы не свѣжесть отъ воды, такъ жарко бы было.
Судя по выраженью лица и голоса пана Кныша, онъ съ наслажденьемъ упивался этой тишью и слова безсознательно сры-
Эта рука действовала веслом, как игрушкой. Челнок несся по воде, как легкая пушинка по ветру.
— Ну, Маруся, сказал бандурист, пора нам на берег.
Не разбирая дороги — тут, впрочем, тропинок не было проложено — они быстро спустились с могилы, обогнули каменистый, крутой выступ берега и очутились внизу, у самой реки, тихо плескавшей в прибрежные травы и каймившей их узкой полоской белой пены.
— Здоровы були и богу мили! приветствовал их ласковый знакомый голос.
Легкий челночек был вытянут на прибрежный песок, а около челночка, облокотясь подбородком на весло, стоял добродушный хуторянин, пан Кныш.
— Бьем челом! ответил бандурист, снимая шапку.
— А что, дивчинка? Как живешь-можешь? спросил пан Кныш, пристально вглядываясь в Марусю своими ясными сокольими глазами.
— Благополучно, ответила Маруся.
Да если бы она этого и не ответила, он бы легко мог угадать ответ по каждой фибре её оживленного лица.
Однако, как человек, привыкший не полагаться на отдельный, хотя бы и самый доказательный факт, он, не довольствуясь свидетельством лица Маруси, улыбаясь и гладя ее по головке, кинул быстрый, но насквозь проницающий, взгляд на её спутника.
Тот, в эту минуту, глядел, усмехаясь, на Марусю.
Пану Кнышу, вероятно, эта усмешка показалась достаточно выразительной, потому что он перестал кидать на них взгляды и обратил глаза на Днепр.
— Скоро поплывем? спросил бандурист.
— А вот сейчас. Славно будет плыть, тихо… Тихо так, что не шелохнет… Кабы не свежесть от воды, так жарко бы было.
Судя по выраженью лица и голоса пана Кныша, он с наслажденьем упивался этой тишью и слова бессознательно сры-
