да! — проговорилъ виновато, моргая глазами, вѣстовой.
— Изъ гнѣзда?.. Я вотъ тебѣ гнѣздо на рожѣ сдѣлаю, если еще изъ гнѣзда что-нибудь упадетъ... Понялъ?
— Понялъ, вашескобродіе!
— Ступай и живо медвѣдя... Да поумнѣй, смотри!
— Есть! — отвѣтилъ Рябкинъ.
И, благополучно выбравшись изъ каюты, шепнулъ себѣ подъ носъ:
— Ты-то у меня очень уменъ, скажи пожалуйста! Только и есть ума, что ругаться!
Произнесъ онъ эти слова безъ злобы, а больше изъ зубоскальства. Рябка вотъ уже четвертый годъ, какъ «околачивался», по его выраженію, въ вѣстовыхъ и доволенъ былъ своимъ положеніемъ, находя, что вѣстовымъ быть куда лучше, чѣмъ строевымъ, «форменнымъ» матросомъ. Трудное, полное опасности матросское дѣло не по душѣ было трусоватому Рябкѣ. Въ вѣстовыхъ куда покойнѣе. Ни трудной работы, ни лупцовки отъ боцмановъ, ни порки. Знай себѣ одного капитана. А къ нему Рябка приспособился за четыре года и находилъ, что съ такимъ капитаномъ еще жить можно — такіе ли еще бываютъ!
Этотъ хоть и ругатель, но дрался рѣдко и не зря, по мнѣнію Рябки, и за всѣ четыре года только два раза приказалъ отодрать его линьками. Ругался онъ, правда, за всякую малость, а то и
