всякой злобы, вашескородіе... Простодушный самъ. Да и на «Голубчикѣ» хорошо было служить... Добрые попались начальники... И боцманъ на «Голубчикѣ» больше пугалъ словами, а дрался не очень да и съ большимъ разсуд-комъ... Видно, Зяблику отъ Бога было дадено, что бы умѣлъ матросскую тоску разгонять смѣхомъ и обнадежить обезкураженнаго флотскаго человѣка... А самъ вовсе не былъ обезкураженъ, хотя у насъ на «Вихрѣ» и тиранствовалъ боцманъ, и отъ хорошаго житья на «Голубчикѣ» пришлось матросику попробовать нашихъ въ родѣ арестантскихъ ротъ на «конвертѣ»...
— А Зяблику попадало? — спросилъ я.
— То-то попадало, вашескородіе.
— За языкъ?
— Никакъ нѣтъ, вашескородіе. Боцманъ придирки не оказывалъ за то, что Зябликъ мастеръ былъ на смѣшливыя слова... Даже самъ, случалось, тихо подойдетъ и прислушиваетъ, когда на ночныхъ вахтахъ Зябликъ сказки сказывалъ или отъ себя что-нибудь выдумывалъ, въ родѣ быдто смѣшную сказку... Ребята всегда просили Зяблика... И ужъ такъ разсказывалъ, что, бывало, заслушаешься... До самаго сердца захватывала какая нибудь чувствительная сказка, вашескородіе... А Зябликъ всякія зналъ... И опять же: голосъ его былъ такой, что просился въ душу... Попадало Зяблику за службу. Онъ хоть и старался,
