есть. Ступай! — сказалъ старшій офицеръ, обрадованный, что тяжесть съ его души упала, и онъ можетъ забыть свою подлость и снова быть довольнымъ собою.
Черезъ минуту на клиперѣ было извѣстно, что Зябликовъ сознался.
Матросы почувствовали облегченіе. Страхъ прошелъ. Люди, собиравшіеся избить Зябликова до полусмерти, теперь пожалѣли его и хвалили за то, что поступилъ правильно.
Бычковъ подошелъ къ отверженцу и ласково сказалъ:
— Молодца, Елисейка. Утопилъ Діанку и отдуешься. Не подвелъ насъ.
— Я не топилъ подлой суки!
Бычковъ вытаращилъ глаза..
— Такъ зачѣмъ винился?
— А ты думалъ васъ, дураковъ, пожалѣлъ, — съ наглымъ цинизмомъ откровенности возбужденно проговорилъ Зябликовъ.
И послѣ паузы продолжалъ:
— По правдѣ объясняй, что не топилъ собаки — шкуру сдерутъ — старшій офицеръ обѣщалъ, а наври на себя, такъ отпорютъ съ разсудкомъ... И вы, правильные анаѳемы, оставите меня въ покоѣ за Діанку, а то бы избили.
— Поучили бы... это вѣрно, Елисейка... А ты не обижайся... Очень обозвѣрѣли ребяты...
— Подлецъ Елисейка, молъ, во всемъ винова-
