ми, съ рано посѣдѣвшими волосами, сухощавый и крѣпкій, хмурый и задумчивый, ходилъ взадъ и впередъ по каютѣ, когда старшій офицеръ вошелъ въ каюту.
— Съ добрымъ утромъ, Алексѣй Алексѣичъ, — осторожно и серьезно-печально промолвилъ старшій офицеръ.
Капитанъ остановился.
— Здравствуйте, Павелъ Никитичъ, — офиціальнымъ суховатымъ тономъ сказалъ Бездолинъ, протягивая небольшую, длинную и худую руку съ обручальнымъ кольцомъ.
Густыяего брови нахмурились, и у переносицы собрались морщины. Черные глаза, серьезныеи пронизывающіе, вопросительно смотрѣли на старшаго офицера.
Этотъ взглядъ всегда безпокоилъ и смущалъ Павла Никитича, въ это утро особенно.
Онъ, невольно краснѣя и торопясь, проговорилъ:
— Мнѣ непріятно, что приходится доложить вамъ, Алексѣй Алексѣичъ, о неожиданномъ происшествіи... Ваша Діанка пропала.
Капитанъ молчалъ.
Старшій офицеръ еще торопливѣе продолжалъ:
— Команда не виновна въ этомъ подломъ поступкѣ, противномъ дисциплинѣ. Команда не знала о немъ и негодуетъ на виноватаго, который долгое время не сознавался... Боцманъ отказался ука-
