Въ его разсказахъ чувствовался слегка скептическій умъ, но не озлобленный послѣ двадцатилѣтней службы, а словно бы смягченный философіей своего добраго сердца.
2.
— Не спится, Шняковъ? — тихо спросилъ я, приблизившись къ нему.
Онъ встрепенулся, точно внезапно оторванный отъ думъ, и повернулъ ко мнѣ залитое луннымъ свѣтомъ простое съ крупными чертами лицо, густо заросшее русыми баками, худощавое, крѣпкое и загорѣлое съ вдумчивыми и серьезными сѣрыми глазами.
— Ночь, ваше благородіе! — еще тише отвѣтилъ онъ, словно бы боялся спугнуть чары волшебной ночи.
И прибавилъ:
— Задумался, глядючи...
— О чемъ?
— Мало ли очемъ, ваше благородіе... Услѣди-ка...
Шняковъ примолкъ и черезъ минуту сказалъ;
— Хотя бы взять въ понятіе эти самыя мѣста...
— Хорошо!
— А крокодилъ да акулъ-рыба кишмя кишатъ... Вотъ вамъ и хорошо, ваше благородіе! Опять же и то: надо и такимъ подлецамъ кормиться.
