молодцы!» — «Рады стараться, вашескородіеЬ — «Чувствуемъ!» въ благодарной радости крикнули ребята. Съ этимъ капитанъ раздумчиво такъ пошелъ въ свою каюту и тую жъ минуту слѣдомъ пошелъ за нимъ и старшій офицеръ, изъ себя поблѣднѣвшій. А форцъ прежній. Не понравился мнѣ этотъ форцъ. Думаю: какъ бы онъ какой загвоздки не придумалъ, что бъ оправдать себя передъ капитаномъ. Однако разошлись обнадеженные. Особенно радовался Кошкинъ. Теперь, говоритъ, братцы, безпремѣнно полный оборотъ намъ будетъ. Капитанъ все узналъ... По глазамъ видно, что не догадывался, какъ старшій офицеръ живодерничалъ и какъ левизоръ кормилъ. Онъ зашититъ. И всѣ хвалили теперь Кошкина, что придумалъ дойти до капитана и постоялъ за команду и такъ жалостливо обсказывалъ... И боцманъ Никитичъ похвалилъ за то, что Кошкинъ душу взбаламутилъ. А какой конецъ по капитанской «лезорюціи» будетъ, боцманъ сомнѣвался... Какъ, молъ, «Кончикъ» обкружитъ голубя и одурманитъ его.
— Что же вышло, Шняковъ?
— А вотъ доскажу. Только прежде надо покурить, ваше благородіе.
И Шняковъ пошелъ на бакъ. А я снова обошелъ палубу. Сна уже давно не было, и ночная вахта проходила необыкновенно скоро. Уже пробило четыре склянки (2 часа ночи).
