и взглянулъ на озлобленное худое лицо капитана.
«Опрохвостился, опрохвостился, опрохвостился!» говорили, казалось, веселые, улыбающіеся глаза мичмана.
Лицо капитана позеленѣло.
Онъ отвелъ глаза и быстро прошелъ, ни на кого не глядя, въ свою каюту.
— Видно, не выгорѣло. Не запоретъ Трофимова! — шепнулъ мичманъ, обращаясь къ старшему штурману.
— Еше бы. Мы вѣдь въ Америкѣ!..
Черезъ пять минутъ Никишка, только что подавшій капитану форменное платье, вбѣжалъ въ каютъ-кампанію и доложилъ старшему офицеру:
— Капитанъ просятъ, ваше благородіе!
Никишка вернулся изъ каютъ-кампаніи и сказалъ:
— Сей секундъ придутъ, вашескобродіе!
Съ этими словами Никишка скрылся въ своей крохотной каюткѣ за дверью капитанской каюты и сталъ обшаривать карманы штановъ и жилетки статскаго платья. Онъ съ большею свободой, чѣмъ обыкновенно, выбиралъ мелкія деньги и пряталъ ихъ въ карманъ своихъ штановъ.
«Теперь хоть всю мелочь обирай!» — весело думалъ Никишка, хорошо знавшій, что забывчивость «Собаки» прямо пропорціональна его гнѣвному настроенію.
