«Напрасна быстрота». Гдѣ это слыхано?.. Онъ, слава Богу, двадцать пять лѣтъ служитъ, и вездѣ порютъ, что бы матросы работали летомъ, а Сѣверцовъ — новые порядки. Скотина какая, а еще товарищъ... Ни слова благодарности за порядокъ на клиперѣ... Молчитъ... Того и гляди напакостить мнѣ... Испортить карьеру...»
Мысль эта гвоздила Пересвѣтова. Онъ малодушно трусилъ и старался возбудить себя надеждой на объясненіе съ Сѣверцовымъ. «Онъ пойметъ, что у него семья... Онъ повѣритъ, что не по винѣ командира Никофоровъ такъ наказанъ. И эти высокія цѣны... Онъ — не при чемъ... Ревизоръ дѣлаетъ покупки... Вѣдь товарищъ же онъ... Не посмѣетъ утопить товарища...»
И Перссвѣтовъ торопливо крестился, умоляя Господа Бога, что бы адмиралъ оказался порядочнымъ товарищемъ и не поднималъ бы исторіи изъ-за матросскихъ претензій... Пусть уберутъ Баклагина, и на клиперѣ не будетъ порки...
Въ каютъ-компаніи царило подавленное молчаніе.
Старшій офицеръ свирѣпо курилъ папиросу. Два лейтенанта, особенно расточительно наказывавшіе матросовъ, вспомнили, что беззаконно наказывали даже унтеръ-офицеровъ. Самъ ревизоръ, обыкновенно развязный и болтливый, притихъ, подумавъ, что еще не роздалъ матросамъ жалованья за прошлую треть. Былъ въ меланхоліи и
