— Обратите вниманіе на хозяина,—шепчетъ мнѣ мой сосѣдъ.
Это интересный человѣкъ. Типъ одичавшаго офицера…
Осторожно, чтобы не было замѣтно, я начинаю слѣдить въ указанномъ направленіи. Высокій шатенъ, съ красивымъ лицомъ и темными глазами, сидитъ передо мною. На лицѣ написана мысль. Глаза смотрятъ какъ будто немного устало. Въ манерѣ держать, въ разговорѣ, чувствуется человѣкъ хорошаго воспитанія и общества. Но при всемъ томъ невольно замѣчается какая-то придавленность и апатія ко всему окружающему. Прислушавшись къ разговору, слышимъ хорошій французскій выговоръ, интересный разсказъ о впечатлѣніямъ кругосвѣтнаго путешествія и описаніе чуть не всѣхъ главныхъ городовъ Европы. Воспоминанія о жизни въ столицѣ выдвигаютъ на сцену цѣлый рядъ хорошо знакомыхъ мнѣ общественныхъ дѣятелей, людей громкихъ фамилій, занимающихъ значительное служебное положеніе. Въ то же время чувствовалось, что все это осталось въ далекомъ прошломъ. Въ настоящемъ же виденъ былъ тотъ особый отпечатокъ, который кладетъ на интеллигентнаго человѣка жизнь въ пустынѣ. Груды книгъ на всѣхъ европейскихъ языкахъ, разбросанныхъ по окнамъ, на полу, покрытыя толстымъ слоемъ пыли, указываютъ, что давно никто не дотрагивался до нихъ.
Передо мною невольно вставали другія картины, картины повседневной жизни въ этомъ забытомъ и Богомъ, и людьми мѣстѣ. Бросая тусклый свѣтъ
— Обратите внимание на хозяина, — шепчет мне мой сосед. — Это интересный человек. Тип одичавшего офицера…
Осторожно, чтобы не было заметно, я начинаю следить в указанном направлении. Высокий шатен с красивым лицом и темными глазами сидит передо мною. На лице написана мысль. Глаза смотрят как будто немного устало. В манере держаться, в разговоре чувствуется человек хорошего воспитания и общества. Но при всем том невольно замечается какая-то придавленность и апатия ко всему окружающему. Прислушавшись к разговору, слышим хороший французский выговор, интересный рассказ о впечатлениям кругосветного путешествия и описание чуть не всех главных городов Европы. Воспоминания о жизни в столице выдвигают на сцену целый ряд хорошо знакомых мне общественных деятелей, людей громких фамилий, занимающих значительное служебное положение. В то же время чувствовалось, что все это осталось в далеком прошлом. В настоящем же виден был тот особый отпечаток, который кладет на интеллигентного человека жизнь в пустыне. Груды книг на всех европейских языках, разбросанных по окнам, на полу, покрытые толстым слоем пыли, указывают, что давно никто не дотрагивался до них.
Передо мною невольно вставали другие картины, картины повседневной жизни в этом забытом и богом, и людьми месте. Бросая тусклый свет
