ланіе истинно въ васъ, все таки оно кажется мнѣ невозможнымъ.
Ибо страхъ — наслѣдственное, основное чувство человѣка; страхомъ объясняется все, наслѣдственный грѣхъ и наслѣдственная добродѣтель. Изъ страха выросла и моя добродѣтель, она называется: наука.
Ибо страхъ передъ дикими животными — этотъ страхъ дольше всего воспитывается въ человѣкѣ, включая и страхъ передъ тѣмъ животнымъ, котораго человѣкъ прячетъ и страшится въ себѣ самомъ: — Заратустра называетъ его «внутреннимъ животнымъ».
Этотъ долгій, старый страхъ. ставшій наконецъ тонкимъ и одухотвореннымъ, — теперь, мнѣ кажется, называется: наука».
Такъ говорилъ совѣстливый; но Заратустра, который только что вернулся въ пещеру свою и слышалъ послѣднія слова и угадалъ смыслъ ихъ, кинулъ совѣстливому горсть розъ и смѣялся надъ «истинами» его. «Какъ! воскликнулъ онъ, что слышалъ я только что? Поистинѣ, кажется мнѣ, что или ты глупецъ, или я самъ: и твою «истину» мигомъ поставлю я вверхъ ногами.
Ибо страхъ — исключеніе для насъ. Но мужество, духъ приключеній, любовь къ неизвѣстному, къ тому, на что никто еще не отважился, — мужествомъ кажется мнѣ вся первобытная исторія человѣкѣ.
Самымъ дикимъ, самымъ мужественнымъ животнымъ позавидовалъ онъ и отнялъ у нихъ всѣ добродѣтели ихъ; только этимъ путемъ сталъ онъ — человѣкомъ.
Это мужество, ставшее наконецъ тонкимъ и одухотвореннымъ, это мужество человѣческое, съ орлиными крыльями и змѣиною мудростью: это мужество, кажется мнѣ, называется теперь —»
лание истинно в вас, всё-таки оно кажется мне невозможным.
Ибо страх — наследственное, основное чувство человека; страхом объясняется всё, наследственный грех и наследственная добродетель. Из страха выросла и моя добродетель, она называется: наука.
Ибо страх перед дикими животными — этот страх дольше всего воспитывается в человеке, включая и страх перед тем животным, которого человек прячет и страшится в себе самом: — Заратустра называет его «внутренним животным».
Этот долгий, старый страх. ставший наконец тонким и одухотворенным, — теперь, мне кажется, называется: наука».
Так говорил совестливый; но Заратустра, который только что вернулся в пещеру свою и слышал последние слова и угадал смысл их, кинул совестливому горсть роз и смеялся над «истинами» его. «Как! воскликнул он, что слышал я только что? Поистине, кажется мне, что или ты глупец, или я сам: и твою «истину» мигом поставлю я вверх ногами.
Ибо страх — исключение для нас. Но мужество, дух приключений, любовь к неизвестному, к тому, на что никто еще не отважился, — мужеством кажется мне вся первобытная история человеке.
Самым диким, самым мужественным животным позавидовал он и отнял у них все добродетели их; только этим путем стал он — человеком.
Это мужество, ставшее наконец тонким и одухотворенным, это мужество человеческое, с орлиными крыльями и змеиною мудростью: это мужество, кажется мне, называется теперь —»
