роскоши; то смотри, сколько тѣмъ однимъ роскошь теряетъ своей прелести, а корыстолюбіе своей силы.
„Но какъ существенныя выгоды богатства, то есть довольствіе, удобности, наслажденіе изобиліемъ, покой и независимость, и наконецъ господствованіе богатаго надъ множествомъ занятыхъ для него одного людей, болѣе нежели нужно, имѣютъ силы къ обольщенію малодушныхъ: то я не только не опасаюсь, но лучше сказать и не думаю, чтобъ питающіяся богатствомъ художества истребились. Но когда симъ художествамъ не будутъ доставлять чрезмѣрно почтительныя отличности; то души отъ природы силою и превосходствомъ духа одаренныя, и къ возпріятію благородныхъ желаній и добродѣтелей способныя, будутъ гнушаться предметами суетности, а въ другомъ похвалу и славу свою искать будутъ.
„Въ богатомъ Государствѣ, прервалъ Тиверій, безплодный блескъ почестей никогда помрачить не можетъ сіянія сокровищъ. Тамъ ими однѣми народъ ослѣпляется, и не токмо достоинства, но и самое величество уваженіе къ себѣ отъ нихъ заимствовать понуждается.
„Ктожь, по твоему мнѣнію, спросилъ у него Велисарій, болѣе умножилъ достоинство и величество Римскаго Сената, богатый ли Лукуллъ, или убогій Катонъ? Сей вопросъ привелъ Тиверія въ замѣшательство. — Я тебѣ говорю о роскошномъ времени продолжалъ Герой; и въ сіе-то самое время, съ какимъ благоговѣніемъ благоразумнѣйшая часть Государства и народъ воспоминали благополучные дни свободнаго, добродѣтельнаго и убогаго Рима; когда и малое помѣстье обработывали сами побѣдоносныя руки, когда земледѣлецъ лаврами увѣнчанный не стыдился плуга. Будь лучшаго о народѣ мнѣнія, и вѣрь, что благоразумный Государь,
