не ссориться, начинаютъ пить; тогда скоро соглашаются, и въ строеніи одинъ полагается на другаго. У насъ Абдеритовъ такой обычай, наша Республика не бываетъ никогда хуже управляема, какъ когда мы всѣ одного мнѣнія“.
„Откровенная беззаботность, съ каковою честный Абдеритъ отдаетъ такимъ образомъ себя самаго и своихъ согражданъ на посмѣяніе, дѣлаетъ, что несмотря на его глупую болтливость, не льзя не любить его, ибо онъ очень добросердеченъ. По щастію онъ богатъ, и потому можно надъ нимъ шутить смѣло; естьлибъ щастіе менѣе о томъ пеклось, и чтобъ онъ имѣлъ нужду въ нашемъ состраданіи, то былобъ безчеловѣчно надъ нимъ смѣяться. Онъ достигъ теперь полуденной границы Греческаго языка и намѣренъ отправиться въ Сицилію, оттуда объѣхать южную Италію, и потомъ возвратиться въ милое свое отечество, почти также уменъ, какъ выѣхалъ; но такъ богатъ тѣмъ, что видѣлъ и слышалъ, что можно ему будетъ занимать Абдеритовъ своихъ чрезъ шестнадцать лѣтъ. Онъ полагается (и я ему въ томъ порукою), что его сограждане будутъ ему очень рады; ибо такого путешествія (говоритъ онъ), какъ мое, не дѣлалъ еще ни одинъ Абдеритъ, кромѣ глупаго Философа Демокрита.“ Естьли черезъ три или четыре Олимпіады отдамъ ему визитъ, то увѣренъ, что найду его начальникомъ Республики; и боги вѣдаютъ, пойдутъ ли дѣла отъ того хуже или лучше!
„Спевсипъ пишетъ ко мнѣ: что съ того времени, какъ я оставилъ Аѳины, кажется, навсегда, дядя его Платонъ говоритъ обо мнѣ въ обществахъ, когда упоминается мое имя, очень снисходительно, какъ о весьма хорошемъ свѣтскомъ человѣкѣ и пріятномъ собесѣдникѣ. Аристиппъ, говоритъ онъ, составилъ
