— Если вы не хотите намъ помочь, такъ и Богъ съ вами, — сказала она. — Мы съ Джимомъ пойдемъ одни и что бы ни случилось, а ужь сундукъ я отопру. Объ одномъ попрошу я васъ, мистриссъ Краули, — обратилась она къ одной сосѣдкѣ, — одолжите намъ мѣшокъ, чтобы положить въ него деньги, принадлежащія намъ съ Джимомъ по праву.
Я разумѣется объявилъ, что готовъ идти съ матерью, и всѣ разумѣется начали кричать, что это ни на что не похоже. И все-таки никто не согласился пойти с нами. Дали только мнѣ заряженный пистолетъ на всякій случай и обѣщали приготовить намъ осѣдланныхъ лошадей для бѣгства, если насъ будутъ преслѣдовать. Кромѣ того, одинъ парень взялся немедленно ѣхать къ доктору Лайвей и попросить у него для насъ вооруженной помощи.
Сердце у меня сильно билось, когда мы съ матерью пустились въ опасный путь. Ночь была темная, луна не успѣла взойти и только красноватый край ея диска чуть-чуть свѣтился сквозь густую, тяжелую мглу. Мы бѣжали чуть не бѣгомъ, стараясь производить какъ можно меньше шума. Наконецъ мы благополучно добрались до гостинницы и съ облегченіемъ вздохнули, когда заперли за собой тяжелую дверь.
Я притаилъ дыханіе, вспомнивъ, что мы съ матушкой въ домѣ одни и что тамъ лежитъ покойникъ. Мать зажгла свѣчку и, держась за руки, мы робко вошли съ нею въ общую залу. Мертвецъ лежалъ все въ томъ же положеніи на спинѣ и съ раскинутыми руками.
— Опусти стору, Джимъ, сказала мнѣ матушка, — а то насъ могутъ увидать съ улицы.
Я исполнилъ приказаніе матушки и она продолжала:
— Теперь нужно снять съ него ключъ отъ сундука… придется до него дотронуться…
Я сталъ возлѣ трупа на колѣна. На полу у лѣвой руки мертвеца лежалъ вырѣзанный изъ бумаги кружочек, одна сторона котораго была была выкрашена въ черный цвѣтъ. Я понял, что это и есть черная марка. Поднявъ кружокъ, я увидалъ на бѣлой сторонѣ крупную и четкую надпись: сегодня вечеромъ, въ десять часовъ.
— Матушка! — вскричалъ я. — Только до десяти часов…
Только что я ей это сказалъ, какъ наши стѣнные часы стукнули, приготовляясь бить. У обоихъ у насъ замерло сердце… Часы прозвонили. О, счастье! Оказалось только шесть часовъ.
— Если вы не хотите нам помочь, так и Бог с вами, — сказала она. — Мы с Джимом пойдём одни и что бы ни случилось, а уж сундук я отопру. Об одном попрошу я вас, мистрисс Краули, — обратилась она к одной соседке, — одолжите нам мешок, чтобы положить в него деньги, принадлежащие нам с Джимом по праву.
Я, разумеется, объявил, что готов идти с матерью, и все, разумеется, начали кричать, что это ни на что не похоже. И всё-таки никто не согласился пойти с нами. Дали только мне заряженный пистолет на всякий случай и обещали приготовить нам осёдланных лошадей для бегства, если нас будут преследовать. Кроме того, один парень взялся немедленно ехать к доктору Лайвей и попросить у него для нас вооружённой помощи.
Сердце у меня сильно билось, когда мы с матерью пустились в опасный путь. Ночь была тёмная, луна не успела взойти и только красноватый край её диска чуть-чуть светился сквозь густую, тяжёлую мглу. Мы бежали чуть не бегом, стараясь производить как можно меньше шума. Наконец, мы благополучно добрались до гостиницы и с облегчением вздохнули, когда заперли за собой тяжелую дверь.
Я притаил дыхание, вспомнив, что мы с матушкой в доме одни и что там лежит покойник. Мать зажгла свечку и, держась за руки, мы робко вошли с нею в общую залу. Мертвец лежал всё в том же положении на спине и с раскинутыми руками.
— Опусти штору, Джим, сказала мне матушка, — а то нас могут увидать с улицы.
Я исполнил приказание матушки и она продолжала:
— Теперь нужно снять с него ключ от сундука… придётся до него дотронуться…
Я стал возле трупа на колена. На полу у левой руки мертвеца лежал вырезанный из бумаги кружочек, одна сторона которого была была выкрашена в чёрный цвет. Я понял, что это и есть чёрная марка. Подняв кружок, я увидал на белой стороне крупную и чёткую надпись: сегодня вечером, в десять часов.
— Матушка! — вскричал я. — Только до десяти часов…
Только что я ей это сказал, как наши стенные часы стукнули, приготовляясь бить. У обоих у нас замерло сердце… Часы прозвонили. О, счастье! Оказалось только шесть часов.
