Таможенный надзиратель, держась чопорно и неуклюже, разсказалъ все дѣло, какъ вытверженный урокъ. Оба джентльмена слушали съ такимъ интересомъ, что даже позабыли курить. Когда разсказъ дошелъ до того мѣста, какъ моя мать съ удивительнымъ мужествомъ пустилась одна въ гостинницу, докторъ Лайвей въ знакъ одобренія хлопнулъ себя по колѣнкѣ, а сквайръ воскликнулъ „браво!“ и такъ сильно стукнулъ трубкой о каминъ, что трубка разбилась. Не дожидаясь конца разсказа, мистеръ Трелонэ вскочилъ съ своего глубокаго кресла и крупными шагами заходилъ по залѣ. А докторъ, такъ тотъ даже стащилъ съ себя пудреный парикъ, словно для того, чтобы лучше слышать, и не пропускалъ ни одного слова, не заботясь о томъ, что его бритая черная голова имѣла чрезвычайно смѣшной видъ.
— Наконецъ мистеръ Дэнсъ окончилъ свой обстоятельный докладъ.
— Хвалю, мистер Дэнсъ, хвалю! — вскричалъ сквайръ. — вы можете гордиться своимъ поведеніемъ. И маленькій Гоукинсъ тоже молодецъ. Да… Не позвонишь ли ты, мой милый?.. Мистеръ Дэнсъ, я думаю, не откажется выпить стаканъ пива.
— И ты увѣренъ, Джимъ, — сказалъ докторъ, — что въ карманѣ у тебя та самая вещь, которую искали злодѣи?
— Вотъ она, сэръ, — отвѣчалъ я, передавая доктору клеенчатый пакетъ.
Докторъ повертѣлъ пакетъ во всѣ стороны, словно у него чесались пальцы его распечатать, но удержался и только положилъ его в карманъ.
— Вотъ что, сквайръ, сказалъ онъ, когда Дэнсъ выпьетъ свое пиво, онъ разумѣется уѣдетъ отсюда, у него ночью много дѣла. Но Джима Гоукинса мнѣ бы хотѣлось задержать до завтра, и если вы ничего не имѣете противъ, то я бы васъ попросилъ приказать, чтобы ему принесли холоднаго пирога и дали поужинать.
— Съ удовольствіемъ, дорогой Лайвей, — отвѣчалъ сквайръ, — Гоукинсъ такой молодецъ!
— Мнѣ принесли большой паштетъ съ голубями и накрыли приборъ на маленькомъ столикѣ. Я поужиналъ по-княжески, тѣмъ болѣе, что былъ голоденъ какъ волкъ, а мистеръ Дэнсъ откланялся и уѣхалъ.
— Такъ какъ же, сквайръ? — спросилъ докторъ.
— Такъ какъ же, дорогой Лайвей? — въ тонъ ему возразилъ сквайръ.
Таможенный надзиратель, держась чопорно и неуклюже, рассказал всё дело, как вытверженный урок. Оба джентльмена слушали с таким интересом, что даже позабыли курить. Когда рассказ дошёл до того места, как моя мать с удивительным мужеством пустилась одна в гостиницу, доктор Лайвей в знак одобрения хлопнул себя по коленке, а сквайр воскликнул „браво!“ и так сильно стукнул трубкой о камин, что трубка разбилась. Не дожидаясь конца рассказа, мистер Трелонэ вскочил со своего глубокого кресла и крупными шагами заходил по зале. А доктор, так тот даже стащил с себя пудреный парик, словно для того, чтобы лучше слышать, и не пропускал ни одного слова, не заботясь о том, что его бритая чёрная голова имела чрезвычайно смешной вид.
— Наконец, мистер Дэнс окончил свой обстоятельный доклад.
— Хвалю, мистер Дэнс, хвалю! — вскричал сквайр. — вы можете гордиться своим поведением. И маленький Гоукинс тоже молодец. Да… Не позвонишь ли ты, мой милый?.. Мистер Дэнс, я думаю, не откажется выпить стакан пива.
— И ты уверен, Джим, — сказал доктор, — что в кармане у тебя та самая вещь, которую искали злодеи?
— Вот она, сэр, — отвечал я, передавая доктору клеёнчатый пакет.
Доктор повертел пакет во все стороны, словно у него чесались пальцы его распечатать, но удержался и только положил его в карман.
— Вот что, сквайр, сказал он, когда Дэнс выпьет своё пиво, он, разумеется, уедет отсюда, у него ночью много дела. Но Джима Гоукинса мне бы хотелось задержать до завтра, и если вы ничего не имеете против, то я бы вас попросил приказать, чтобы ему принесли холодного пирога и дали поужинать.
— С удовольствием, дорогой Лайвей, — отвечал сквайр, — Гоукинс такой молодец!
— Мне принесли большой паштет с голубями и накрыли прибор на маленьком столике. Я поужинал по-княжески, тем более, что был голоден как волк, а мистер Дэнс откланялся и уехал.
— Так как же, сквайр? — спросил доктор.
— Так как же, дорогой Лайвей? — в тон ему возразил сквайр.
