цѣлая стая и съ крикомъ закрутилась въ воздухѣ. Я подумалъ, что к болоту подошелъ кто нибудь изъ моихъ товарищей. Въ этомъ я не ошибся, потому что вскорѣ до меня издали донесся звукъ человѣческаго голоса. Говорившій былъ еще далеко, но по звуку голоса я заключилъ, что онъ быстро приближается к тому мѣсту, гдѣ я стоялъ.
Я испугался и поспѣшилъ спрятаться за первый попавшійся дубъ. Закрывшись его густыми вѣтвями, я весь съежился и, удерживая дыхание, притаился какъ мышь.
Вскорѣ первому голосу отвѣтилъ другой, потом опять заговорилъ первый голосъ, по которому я сейчасъ же узналъ Джона Сильвера. Он говорилъ долго, потомъ между собесѣдниками начался быстрый обмѣнъ возраженій. Тонъ разговора былъ одушевленный, почти азартный, но я не могъ разслушать ни одного слова.
Наконецъ собесѣдники, какъ мнѣ показалось, остановились. Должно быть они присѣли гдѣ нибудь, потому что голоса перестали приближаться, а птицы прекратили круженіе и, успокоившись мало по малу, опустились въ болото. Меня какъ будто кольнула немножко совѣсть. Мнѣ представилось, что я нарушил свой долгъ, пустившись въ безцѣльное шатаніе для собственной потѣхи, что если я безразсудно съѣхалъ съ негодяями на берегъ, то долженъ по крайней мѣрѣ подглядывать за ними и подслушивать ихъ совѣщанія. Однимъ словомъ я счелъ своей обязанностью подойти къ нимъ какъ можно ближе, прикрываясь тѣнью окружавшихъ меня развѣсистыхъ деревьевъ.
По звуку голосовъ я безъ труда опредѣлилъ направленіе, куда мнѣ идти, а нѣсколько птицъ, кружившихся надъ болотомъ, безошибочно указали мнѣ мѣсто, гдѣ сидятъ разговаривающіе. Я безшумно поползъ на четверенькахъ по лѣсу и остановился, увидавъ сквозь вѣтви маленькую полянку возлѣ болота и на ней Джона Сильвера, который сидѣлъ рядомъ съ однимъ изъ нашихъ матросовъ и горячо о чемъ то разсуждалъ.
Солнце падало прямо на нихъ. Несмотря на то, Джонъ Сильверъ снялъ шляпу, которая лежала брошенная на землѣ и его гладкое, бѣлокурое, потное лицо почти съ умоляющимъ видомъ было устремлено на собесѣдника.
— Повѣрь, другъ, — говорилъ Сильверъ, — я дѣлаю это изъ одной любви къ тебѣ. Еслибы я тебя не любилъ, неужели я сталъ
целая стая и с криком закрутилась в воздухе. Я подумал, что к болоту подошёл кто-нибудь из моих товарищей. В этом я не ошибся, потому что вскоре до меня издали донёсся звук человеческого голоса. Говоривший был ещё далеко, но по звуку голоса я заключил, что он быстро приближается к тому месту, где я стоял.
Я испугался и поспешил спрятаться за первый попавшийся дуб. Закрывшись его густыми ветвями, я весь съёжился и, удерживая дыхание, притаился как мышь.
Вскоре первому голосу ответил другой, потом опять заговорил первый голос, по которому я сейчас же узнал Джона Сильвера. Он говорил долго, потом между собеседниками начался быстрый обмен возражений. Тон разговора был одушевлённый, почти азартный, но я не мог расслышать ни одного слова.
Наконец, собеседники, как мне показалось, остановились. Должно быть, они присели где-нибудь, потому что голоса перестали приближаться, а птицы прекратили кружение и, успокоившись мало-помалу, опустились в болото. Меня как будто кольнула немножко совесть. Мне представилось, что я нарушил свой долг, пустившись в бесцельное шатание для собственной потехи, что если я безрассудно съехал с негодяями на берег, то должен, по крайней мере, подглядывать за ними и подслушивать их совещания. Одним словом, я счёл своей обязанностью подойти к ним как можно ближе, прикрываясь тенью окружавших меня развесистых деревьев.
По звуку голосов я без труда определил направление, куда мне идти, а несколько птиц, кружившихся над болотом, безошибочно указали мне место, где сидят разговаривающие. Я бесшумно пополз на четвереньках по лесу и остановился, увидав сквозь ветви маленькую полянку возле болота и на ней Джона Сильвера, который сидел рядом с одним из наших матросов и горячо о чём-то рассуждал.
Солнце падало прямо на них. Несмотря на то, Джон Сильвер снял шляпу, которая лежала брошенная на земле и его гладкое, белокурое, потное лицо почти с умоляющим видом было устремлено на собеседника.
— Поверь, друг, — говорил Сильвер, — я делаю это из одной любви к тебе. Если бы я тебя не любил, неужели я стал
