матроса, и тогда „цапель“ „потребуетъ“—подумалъ Митюшинъ. ;
Но пришелъ вечеръ, матросы отужинали, а Митюшина старшій офицеръ не требовалъ.
V.
Неизвѣстность тревожила Митюшина. Ему хотѣлось съ кѣмъ-нибудь подѣлиться сомнѣніями и услышать слово одобренія.
И онъ въ тотъ же вечеръ разсказалъ о своемъ столкновеніи съ боцманомъ рулевому Чижову. Это былъ аккуратный, исправный и обходительный человѣкъ. Себя онъ не „оказывалъ“ какъ говорилъ Митюшинъ, такъ какъ Чижовъ больше отмалчивался при щекотливыхъ словахъ „отчаяннаго“ на бакѣ или уходилъ. Но, казалось, понималъ его и какъ-то съ глазу на глазъ одобрилъ его слова насчетъ „закона“, хотя и умѣлъ въ то же время ладить съ боцманомъ Ждановымъ.
Разсказъ Митюшина не вызвалъ сочувствія въ Чижовѣ.
Онъ покачалъ бѣлобрысой головой, словно бы сокрушенно, и, оглянувшись вокругъ лукавыми раскосыми глазами, тихо проговорилъ:
— Твое дѣло дрянь, Митюшинъ... Крышка!
— Будто?—недовѣрчиво спросилъ Митюшинъ.
— Очень даже просто. Напрасно ты оконфузилъ боцмана. И безо всякаго права. Вѣдь съ тобой онъ обращался по благородному?
— Положимъ...
