предковъ познаменитѣе. Наконецъ, гнѣвъ его на скептиковъ выразился въ слѣдующихъ стихахъ:
Ройся, свинья, въ навозѣ и грязи:
Не тебе, но умнымъ людямъ судить о золотѣ.[1]
И эта неумѣренная выходка также что-то изобличаетъ. Рѣшителѣно, Стрыйковскому важнѣе всего было вывесть Гастольдовъ отъ Піемонтцевъ Кастальди, дать древнихъ предковъ Монивидамъ и Довойнамъ; для чего ему очень кстати были благородные спутники Палемона. Да и самой ягеллонской фамиліи, которой боковыя отрасли въ то время еще процвѣтали, напримѣръ князья Слуцкіе или Олелькевичи, — и имъ также были по сердцу предки изъ Рима.
Повторимъ вкратцѣ, что было говорено выше o Палемонѣ:
1. Въ Литвѣ было народное давноминувшихъ вѣковъ преданіе о какихъ-то пришельцахъ съ Запада, можетъ быть, и о колоніяхъ по берегу Балтійскаго моря, въ родѣ греческихъ эмпорій. Въ преданіи не сохранилось ни время, ни причина этой эмиграціи. По всей вѣроятности, источникомъ этого преданія было возвращеніе Геруловъ на Нѣманъ или какое-либо торговое предпріятіе на берегъ, изобилующій янтаремъ. Кажется также, что въ народномъ преданіи упоминалось имя Палемона.
2. Въ ХV вѣкѣ преданіе это начали различнымъ образомъ обдѣлывать и включать въ лѣтописи Великаго Княжества. Длугошъ создалъ своего Виліуса. Въ русско - литовскихъ лѣтописяхъ[2], цитируемыхъ Стрыйковскимъ, которыя, по всей вѣрот-
- ↑ Ни къ кому эти двѣ строки не могутъ относится болѣе кстати, какъ къ самому Стрыйковскому. Онъ сочинилъ эпиграмму (въ ieзуитскомъ вкусѣ) на самаго себя: ее можно считать и эпитафіей Стрыйковскаго. Прим. перев.
- ↑ Слѣдуетъ сказать: западно-русскихъ, или бѣлорусскихъ, потому что лѣтописцевъ собственной Литвы не было да и не могло быть. Прим. перев.
